два «альбома со стихами и песнями на том же языке, с разными фигурами, рисованными карандашом»; деревянный ящик с кистями и красками, библия, сочинения Шекспира, Лермонтова, «Евгений Онегин» Пушкина и прочее. Началось следствие. Местные власти пытались оправдаться перед Петербургом. Все отобранные письма были направлены туда. Между тем арестованный 27 апреля Шевченко просидел на оренбургской гауптвахте до 12 мая, а потом этапным порядком был снова направлен в Орскую крепость. Генерал Обручев приказал коменданту крепости установить за Шевченко строжайший надзор и ни в коем случае не допускать того, чтобы он мог писать и рисовать. Между тем по доносу и материалам, поступившим из Оренбурга, в Петербурге шло расследование дела Шевченко. Следствие вел сам шеф жандармов граф Орлов. Несмотря на ходатайство друзей (В. А. Жуковского, кн. В. Н. Репниной) и на отсутствие прямых обвинительных материалов, царскому правительству оказалось достаточно поступивших донесений из Оренбурга для более сурового наказания поэта. 30 июня 1850 года из Петербурга пришло предписание «…освободить рядового Шевченко из-под ареста, перевести на службу под строгий надзор ротного командира в одну из рот 1-го оренбургского батальона, расположенного на Каспийском море в Новопетровском укреплении, отправив его туда под присмотром благонадежного унтер-офицера».
    Исполнители приговора были довольно аккуратны. 8 октября Шевченко в сопровождении унтер-офицера был отправлен в Гурьев. Путь до Гурьева лежал по «серебряным берегам Урала». За время этого пути поэт близко узнал быт и нравы уральского казачества.
13 октября Шевченко был отправлен на почтовой лодке из Гурьева в Новопетровское укрепление, куда прибыл 17 октября 1850 года.
    Новопетровское укрепление (с 1857 года форт Александровский) было построено в 1847 году на полуострове Мангышлак и входило в состав Оренбургского края.
Новое место ссылки оказалось для Шевченко более мрачным.
    В своем письме к С. С. Артемовскому от 1 июля 1852 года Шевченко так описывает его: «А это укрепление, да ведомо тебе будет, лежит на северо-восточном берегу Каспийского моря, в киргизской пустыне. Настоящая пустыня! Песок да камень; хоть бы травка, хоть бы деревцо – ничего нет. Даже горы порядочной не увидишь – просто чорт знает что! Смотришь, смотришь, да такая тебя тоска возьмет – просто хоть давись; так и удавиться нечем. Да, человек в несчастии живет в самом себе, как говорят разумные люди, т.е. размышляет... Признаюсь, я долго надеялся, но потом и рукой махнул. Да и в самом деле, мне счастье не к лицу. Родился, вырос в неволе, да и умру, кажется, солдатом. Какой-нибудь да был бы скорее конец, а то, в самом деле, надоело чорт знает по-каковски жить».
    Картина только что возникшего Новопетровского укрепления была не лучше, если не хуже Орска. Небольшая крепость примыкала одной стороной к мелководному морю, а с трех остальных сторон простиралась мертвая бесконечная пустыня. Дожди выпадали очень редко. Степь была такой голой, что «не на чем было даже повеситься», как горько шутил Шевченко.
    Тарас Шевченко был зачислен рядовым в роту. Офицеры были заблаговременно предупреждены, что Тарас Шевченко – политический ссыльный, которому запрещено писать и рисовать; начальству также было известно, что в Орске Шевченко прятал свои стихи за голенище сапога. Ротный Потапов – тупой солдафон, систематически отравлял жизнь поэта своими мелочными придирками.
    К Шевченко был приставлен дядька-солдат. Он следил, чтобы у того не было ни перьев, ни карандашей, ни чернил, ни бумаги.
    «Неутомимый дядька подгонял его весьма неучтиво».
    Население Новопетровского укрепления состояло из солдат, «совершенных изнанок бывших» людей, офицеров-пьяниц и четырех десятков одичавших людей (лекарь, торговцы, поп).
    Изредка приходила из Гурьева парусная лодка (почтовая), и еще реже – колесный пароход из Астрахани. Но в первые годы новопетровской ссылки поэт почти не получал писем и сам не писал.
    Великой отрадой в жизни Шевченко было его любимое вербовое дерево. Вот что пишет Шевченко об этом дереве: «В 1850 году, когда меня препровождали из Орской крепости в Новопетровское укрепление, - это было в октябре месяце, - в Гурьеве-городке я на улице поднял свежую вербовую палку и привез ее в укрепление, и на гарнизонном огороде воткнул ее в землю, да и забыл про нее; весною уже огородник напомнил мне, сказавши, что моя палка растет. Она действительно ростки пустила; я ну ее поливать, а она расти, и в настоящее время она будет вершков шесть толщины в диаметре и, по крайней мере, сажени три вышины, молодая и роскошная; правда, я на нее и воды немало вылил, зато теперь, в свободное время и с позволения фельдфебеля, жуирую себе в ее густой тени. Нынешнее лето думаю нарисовать ее, разумеется, втихомолку. Она уже так толста и высока, что под карандашом Калама мог бы выйти из нее прекраснейший этюд. Вот вам один единственный эпизод из моей монотонной, безотрадной жизни»..

Бисен ЖУМАГАЛИЕВ
(продолжение следует)
(Продолжение следует)
На рисунке:
Сад возле Новопетровского укрепления.