(Начало в
     №№ 18-27)
     Новые общественные порядки резко отзываются в судьбе главных героев романа «Яик уходит в море», круто меняют их жизненные пути. То, что для них совсем недавно казалось незыблемым и вечным, перестало быть таковым. Не сбываются их мечты о простом человеческом счастье, любви, семейном достатке. Рушится любовь Василиста к Лизаньке Гагушиной и Насти к Климентию Вязниковцему. Их стихийная тяга к правде, справедливости, согласию и добру разбивается о жестокие законы действительности. Радостные и яркие предчувствия будущего сменяются горькими разочарованиями, утратами. Настя, любившая Климентия, под влиянием событий начинает испытывать к нему чувство острой ненависти: он «против казаков поступил нехорошо», предал беглых соколинцев, среди которых оказался и ее отец. Настя убивает своего возлюбленного - «песика шершавенького», мстя за отца, и сама вскоре умирает от горячки.
     Трагически складывается судьба Луши, самой младшей из Алаторцевых, с образом которой наиболее полно связано авторское представление о положительном в казачьем быту и социальном устройстве жизни. Ее образ воплощает собирательный характер уральской казачки, красивой, смелой и дерзкой, отвергающей бытовые условности, сословные предрассудки и религиозную нетерпимость, сковывающие ее самостоятельность и свободу.
     Стремление героини к нормальным человеческим отношениям и нравственной чистоте разбиваются о ложь и лицемерие несправедливого мира: обрести счастье в этих условиях оказывается невозможно.
    Под воздействием противоречивой действительности меняется характер героини, она проходит сложный путь нравственного обновления, утверждая свое право на любовь, что в ее представлении является основным требованием и содержанием человеческого существования. Счастье любви она воспринимает «как самое большое и самое высокое, что дано человеку на земле». Лицемерие, притворство, обман - все это отвергается Лушей как нечто противоречащее человеческому, подлинно гуманному в жизни. Но ее любовь к Григорию Вязниковцеву оказывается двойственной и внутренне противоречивой. С одной стороны, влечет к нему страсть и жажда материнства, желание быть рядом с любимым, быть нужной, необходимой ему; с другой стороны, она ненавидит его, как человека, неправедно разбогатевшего, оторванного от казачьей среды, уверенного в том, что с помощью денег можно купить все: и любовь, и благополучие, и счастье. «Григорий, замечает автор, давно не верит ни в какие силы на свете, кроме богатства». Луша не может примириться с его жестокостью и лицемерием. Ее душа протестует против суждений Вязниковцева, их цинизма и бесчеловечности. Этот жизненный путь не устраивает казачку еще и потому, что это путь разрыва с близкими ей людьми, с братом Василистом и бедными станичниками, презираемыми Григорием Вязниковцевым. Но Лушка не принимает любовь и попа Кирилла Шальнова, веселого, жизнерадостного, умного и жестокого человека, давно потерявшего веру в добро и справедливость, в Бога и черта: поп исповедует довольно примитивный, звериный принцип, в котором чувствуются идеи философии сверхчеловека. Охваченный бурным чувством к любимой женщине, он утверждает: «Черные железные ворота ждут... в будущем. Они захлопнутся наглухо, навечно. Навсегда! Какие там к черту рай, Бог, добро? Это даже не призраки и не тени. Есть земля, тело, страсть, кровь, трава, звери, люди, женщины, солнце - и больше ничего! Надо по-звериному бороться за свое счастье и не гоняться за привидениями».
    Прямо противоположные по своим взглядам люди, внешне противостоящие друг другу, Григорий и Кирилл внутренне оказываются близки друг к другу, так как в основе их мировоззрения лежит желание самоутверждения, стремление доказать свою исключительность, отрицание норм человеческой, трудовой морали. Эту внутреннюю близость различных характеров осознает Луша, отвергающая их любовь. Луша протестует против антигуманного начала в жизни. Но ее протест не поднимается выше стремлений и желаний. Писатель исторически и психологически точен, показывая и подчеркивая эту ограниченность героини, поскольку она не могла подняться выше нравственных (не говоря уже о социальных и политических) представлений времени.