ТЕМА
|
|
№3974/1-Й
ТАКИМ БЫЛ НОМЕР ДОМА КАРЕВА 64 ГОДА НАЗАД
|
|
|
 
 Дом
Карева. Филармония, библиотека… В вестибюле у гардероба слышу
веселые голоса студентов. Из комнат второго этажа доносятся
обрывки вокального исполнения песни и классической музыки. А
ведь когда-то весь этот Дом пронизывали стоны раненых. Отсюда
телеги с трупами отправлялись прямиком на кладбище… |
 
 Организация
госпиталя
   31
октября 1941 года. Исполком Уральского областного совета депутатов
трудящихся принял решение о размещении в Уральске семи эвакогоспиталей.
Первым в этом списке числился дом Кирова, так тогда именовали
дом Карева. В сороковых-роковых здесь располагался эвакогоспиталь
№ 3974 /1-й. Его начальником стал военврач третьего ранга Острецов,
а комиссаром назначили старшего политрука Королевского.
   По
существу этот госпиталь, как и многие другие в годы войны, организовывался
на голом месте. Все оборудование - как жесткое, так и мягкое
- приходилось «добывать» в различных учреждениях и учебных заведениях.
Помогало также и местное население. Госпиталь занимал все этажи
здания. По смете, утвержденной на заседании облисполкома, здесь
планировалось разместить 500 коек. Однако, как свидетельствуют
архивные документы, сделать это было не так уж и легко.
|
|
 
 Прежде
всего ощущалась нехватка общей площади, а также отсутствие
нормальной температуры в той части нижнего этажа, где ранее
находился магазин «Бакалея». Всего в «каревском» доме насчитывалось
18 больничных палат. Из них в десяти было от 20 до 65 коек,
а в оставшихся восьми - от шести до 20. Центральный вход
дома Кирова был закрыт наглухо. Входили в госпиталь со двора.
Под лестницами, ведущими на второй этаж, были оборудованы
помещения для сестры-хозяйки, где хранилось постельное белье
для раненых. Пищевой блок располагался на первом этаже рядом
с самой большой палатой, где размещались 65 раненых. Кухня
не была приспособлена для обслуживания госпиталя. Здесь
находился лишь маленький варочный зал, моечная и небольшая
раздаточная вместе с хлеборезкой. Питание раненых сначала
тянуло на оценку «удовлетворительно». Однако исправить положение
помогли колхозы, ставшие шефами госпиталя.
 
 В
госпитале находился санпропускник с «ожидальней, смотровой,
уборной и ванной комнатой», где располагались четыре ванны.
Кроме того, вскоре на втором и третьем этажах были установлены
еще по две лечебные ванны. Однако они долгое время не работали,
так как не был закончен монтаж.
 
 Здание
имело центральное водяное отопление, местный водопровод
и канализацию с выгребными ямами, так как общегородского
водопровода и канализации тогда еще не было и в помине.
Это впоследствии негативно отразилось на санитарном состоянии
госпиталя. Уборные и ванные комнаты частенько забивались
и не функционировали. Причем плохо очищенные выгребные ямы
вызывали у медиков особую тревогу, так как располагались
близко к пищевому блоку, что могло в любой момент спровоцировать
вспышку желудочно-кишечной инфекции.
 
 С
бельем в госпитале дело обстояло также неважно. Наряды уральским
отделением «Текстильсбыта» не выполнялись - не было мануфактуры.
В отчете о состоянии эвакогоспиталя, датированном 5 декабря
1941 года, читаю: «Рубах мужских имеется только две смены,
кальсон - 1,5 смены, постельного белья - 1,5 смены… Это
затрудняет работу госпиталя. Из-за отсутствия белья и плохой
работы ванны и канализации больные вынуждены иногда мыться
через 15-20 дней, что недопустимо». Постоянно ощущалась
нехватка дров, в которых особенно остро нуждались пищеблок
и прачечные госпиталя.
 
 Не
хватало и медицинского оборудования. Не было хирургических
инструментов, отсутствовали травматологическое оборудование
и передвижная физиоаппаратура, было плохо оснащено стационарное
отделение. О предметах ухода за больными и ранеными и говорить
не приходилось. К концу 1941 года в госпитале насчитывалось
всего шесть грелок, столько же пузырей для льда, четыре
подкладочных круга и сорок кровоотсосных банок.  
 Получше
обстояло дело с медикаментами и перевязочными средствами.
Однако были перебои со стрептоцидом, реноваллем, очищенной
содой, горчичниками и сахаром. Все остальное при наличии
в облаптекоуправлении получали безотказно и в первую очередь.
 
 А
что касается врачебных кадров, то судя по всему, ими госпиталь
был обеспечен неплохо, хотя не хватало двух хирургов и физиотерапевта.
Зато средним и младшим медицинским и другим обслуживающим
персоналом госпиталь был укомплектован полностью. Согласно
архивным документам, на 1 января 1942 года общее количество
обслуживающего персонала в госпитале составляло 186 человек.
Кроме того, для лучшего медицинского обслуживания больных
и раненых при эвакоотделе облздрава было создано консультационное
бюро. В его состав входили лучшие врачи таких специализаций,
как «хирург, туберкулезник, ушник, глазник, инфекционист
и кожник». Каждый из них один раз в неделю по три-четыре
часа давал консультации в госпитале.
 
 Согласно
медицинской статистике, в 1941 году в эвакогоспиталях Уральска
полностью излечилось 30% раненых, около 40% остались инвалидами,
а остальные продолжили лечение дальше. Врачи сутками напролет
без выходных и нормального сна спасали людей от смерти,
вылечивая раны вновь прибывших с фронта. А кто же лечил
их души?
 
 Исцеление
душ
 
 Обычный
субботний вечер. Все двери больничных палат, где лежат тяжелораненые,
раскрыты настежь. Ступеньки парадных лестниц, ведущих на
второй этаж, заполнены «ходячими» больными в серых халатах.
Это зрители. Импровизированная сцена располагалась в вестибюле.
Тишина. Вот-вот начнется концерт. Вперед выходит пропагандист
Михайлюк - хрупкая девушка в темном платье, недавно эвакуированная
из Минска в Уральск. В подготовленной ею небольшой политинформации
- новости с фронта и важные сообщения от правительства.
Все напряженно слушают. Информация нужна как хлеб. Через
десять минут подругу сменяет двадцатилетняя Клава Сурова.
На ней голубое в крапинку шерстяное платье с белым воротником,
специально сшитое для так и не состоявшегося выпускного
вечера в институте… На туфлях - резиновые ботики.
 
 -
Жди меня, и я вернусь. Только очень жди…
 
 Симоновские
строки, прочувствованные до глубины души молодой учительницей
русского языка и литературы, невольно вызывают у присутствующих
слезы. Читая это стихотворение, недавно присланное братом
Рафаилом с фронта, Клава думала обо всех братьях, воевавших
тогда - Николае, Александре, Рафаиле и Вениамине… Стихи
о Зое Космодемьянской, Лизе Чайкиной, Николае Гастелло,
и многие другие она прочла наизусть на одном дыхании. А
в конце один из раненых сыграл на баяне попурри известных
песен. Лица бойцов тогда сразу преобразились - нахлынули
воспоминания о мирной жизни…
 
 -
В госпитале я начала работать с декабря 1942 года, совмещая
работу со школьными занятиями, - рассказывает старший преподаватель
филологического факультета, ветеран кафедры русской и зарубежной
литературы ЗКГУ Клавдия Яковлевна Сурова. – Помню, новый
комиссар госпиталя Александр Николаевич Бутц и секретарь
комсомола Долгов сказали мне: «Надо, Клава, помочь эвакогоспиталю.
Ты активистка. Добросовестно и ответственно выполняешь работу.
Нам такие очень нужны». А я была очень энергичной.  
  
 Еще
студенткой успевала и учиться на отлично, кстати, была сталинской
стипендиаткой, и посещать многие кружки - хоровой, балетный,
драматический, музыкальный, выразительного чтения. Кроме
того, еще в институте работала инструктором противовоздушной
и противохимической обороны. Имела третий разряд по лыжам.
Активно принимала участие в общественной работе… Вот так
я и попала в госпиталь. Сначала работала в библиотеке. Разносила
по палатам книги и журналы. И если раненые просили книгу,
а у нас ее не было, бегала-искала, где только можно было,
но старалась непременно найти, чтобы не разочаровать бойцов.
А через две недели меня назначили начальником клуба при
госпитале. Место библиотекаря заняла эвакуированная из Харькова
Дуся Чешко.
 
  
 Еженедельно
по выходным Михайлюк, Сурова и Чешко устраивали в госпитале
концерты. А также приглашали в клуб артистов драматического
театра Белоруссии, джаз-оркестр училища связи из Ленинграда,
которые в это время находились в эвакуации в Уральске.
 
 -
Не могу забыть комиссара госпиталя майора Бутца, чуткого
и тактичного человека, - вспоминает Клавдия Яковлевна. -
Александр Николаевич ежедневно обходил палаты. Чутье подсказывало
ему, к кому подойти, кого поддержать теплым словом… Он работникам
никогда не приказывал, а поддерживал… Мы брали с него пример
и тоже ходили по палатам.  
 Иногда
даже со школьниками, которые читали стихи и пели песни.
Частенько помогали бойцам писать весточки родным или читали
присланные им письма. Многие просили рассказать что-нибудь,
поговорить с ними по душам. Боль каждого я принимала как
свою. Старалась делиться теплотой своего сердца. А если
не получалось, то «грызла» себя: почему не смогла помочь,
что сделала не так? Помню, на третьем этаже один тяжелораненый
лежал, лет сорока. Глаза стеклянные, постоянно смотрят в
одну точку. Губы сжаты, никаких эмоций. Казалось, что и
не дышит совсем. Страшно и больно за него было.  
  
 Ведь
это чей-то отец, муж, сын…Что с ним стало потом, не знаю.
В 1943-м, когда наши победили под Сталинградом, госпиталь
эвакуировали. Я посвятила себя работе в школе.
В госпитале Клавдию Яковлевну любили все. Жена комиссара
Ольга Алексеевна называла  
  
 Клавдию
приемной дочерью. Однажды один из раненых даже нарисовал
портрет, который до сих пор Клавдия Яковлевна хранит у себя
дома. На обороте читаю: «Клава, помни меня, Вас уважающего
бойца Красной Армии, пролившего кровь за Родину. 28 мая
1943 г. Уральск. Э/госпиталь. Ив. Макс. Савочка».
 
  
 После
Победы Клавдию Яковлевну Сурову наградили медалью «За доблестный
труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Но для
нее не это главное.
 
  
 -
Я уверена, что каждый человек должен делать добро, помогать
людям и в горе и в радости, - говорит она. – Благодаря этому
мы поднялись бы на ступеньку выше, и стали бы жить лучше…
Анна
МОСКВИНА
|
|
Design by Kumargazhin
Almat |
|
|