Во всех уголках нашей страны продолжают отмечать Год Пушкина. Как раз в эти дни, с 21 по 23 сентября (3-5 октября по новому стилю), исполняется 173 года с тех пор, как в Уральске побывал Александр Сергеевич Пушкин. Многие в этой связи спрашивают, знал ли Александр Сергеевич о казахах до приезда в Уральск? С этим вопросом "Надежда" обратилась к Бисену Жумагалиевичу Жумагалиеву, который несмотря на почтенный возраст ведет большую краеведческую работу, кропотливо исследуя добрые следы, оставленные в Казахстане великими деятелями российской литературы, культуры и науки. Ветеран журналистики, как и прежде, на удивление оперативно откликнулся на нашу просьбу, вновь подтверждая мнение о том, что золотое перо никогда не ржавеет.
Ответ однозначный - знал. И, хочется добавить, еще как!
Общеизвестно, что в 20-е гг. XIX столетия в России возрос интерес к истории и культуре народов Кавказа и Средней Азии. На эту тему писали многие. И больше всех было сделано Пушкиным в редактируемой им "Литературной газете". Предпринимались и попытки перевода на русский язык лучших произведений этих народов. Пушкин горячо приветствовал появление первых писателей среди народов российских окраин. Причем особенно много внимания уделялось Казахстану. Эти материалы составляли в "Литературной газете" более половины всех статей о других народах.
Так, в первом номере газеты появилась рецензия на очерк А. Крюкова - "Киргизский набег", в котором говорилось о барымте. А через месяц газета опубликовала отрывки из повести А. Крюкова "Киргизцы". В повести было много интересных сведений о жизни и быте казахов - картины охоты, колоритные фигуры певцов, феодальной знати, и даже описывался той в юрте хана Нуралы.
Казахская тематика становилась модной. В 1829 г. появился первый роман из казахской жизни "Киргиз-Кайсак" Василия Ушакова, где описывается жизнь светского офицера, сына бедной казашки, продавшей своего ребенка во время голода богатому русскому. Роман привлек внимание общественности.
Надо отметить, интерес к Казахстану Пушкин проявлял еще раньше, когда на службу к Воронцову из Оренбурга приехал Алексей Левшин, который, пробыв в казахских степях два года, изучал язык, обычаи и нравы кочевых казахов, и при переводе в Одессу стал обрабатывать собранный материал для печати. Через несколько лет, вернувшись из ссылки в Петербург, Пушкин совместно с историком Погодиным стал издавать журнал "Московский вестник". Стремясь раздобыть интересные материалы, он обращался к своему одесскому приятелю Василию Туманскому с просьбой получить от Алексея Левшина статью о казахах. Вскоре была опубликована его статья "Об имени Киргиз-Кайсацкого народа и отличие его от подлинных или диких киргизов". А в 1832 году, закончив свое капитальное сочинение "Описание Киргиз-Казачьих, или Киргиз-Кайсацких орд и степей", Левшин до опубликования дал рукопись Пушкину. "Литературная газета" напечатала обширные отрывки из этого сочинения, сопроводив их похвальными отзывами: "Это будет новый и богатый вклад, приносимый русскими учеными в общее европейское хранилище сведений об Азии".
Пушкин с большим вниманием читал и перечитывал этот труд и взял его с собой, когда отправился в казахские степи.
К казахской тематике стали обращаться и писатели-романтики, стремившиеся к экзотике. Но их произведения были большей частью поверхностными. Читал Пушкин и Фаддея Булгарина, загнавшего своего "героя" Ивана Выжигина в казахские степи, который, не выходя из петербургского кабинета, выращивал развесистую "чужеземную" клюкву.
Новым этапом в связях Пушкина с Казахстаном стала его поездка в уральские степи осенью 1833 года. Безусловно, поэта интересовал вопрос об отношениях казахов к пугачевскому восстанию. Вопреки великодержавным взглядам оренбургского ученого-краеведа П. Рычкова, Александр Сергеевич приходит к правильному выводу, что простой казахский народ так же, как и башкиры и татары, сочувствовал восставшим и выступал совместно с русскими крестьянами. Правители же Младшего жуза, Нуралы-хан и султаны, вели двойственную политику, стараясь использовать восстание в своих целях.
"Еще с Бударинского форпоста, - пишет Пушкин, - Пугачев писал киргиз-кайсацкому хану, требуя от него сына в заложники и сто человек вспомогательного войска… "Мы, люди, живущие на степях, - не знаем, кто сей, разъезжающий по берегу; обманщик ли, или настоящий государь? - сообщал Нуралы губернатору. - Посланный от нас воротился, объявив, что того разведать не смог, а что борода у того человека русая"… Между тем Нуралы вошел в дружеские отношения с самозванцем…"
Проехав тысячи верст в тряских кибитках для того, чтобы осмотреть места, где прошел бунт пугачевцев, 18 сентября 1833 года поэт приехал в Оренбург, по словам В.И. Даля, "нежданный и нечаянный", и остановился в загородном доме у военного губернатора В.А. Перовского.
"Здравствуй, трижды зачатая, единожды рожденная твердыня… бедный Оренбург, перенесенный с места на место до трех раз, судьбы своей не миновал, а наконец-таки опять расположился в безлесой и голой пустыне", - сказал Пушкин.
Да, поистине это так.
После добровольного присоединения к России хан Младшего жуза Абылхаир обратился к императору с просьбой о строительстве своей ставки. Место было выбрано на берегу реки Ор. Городишко нарекли Оренбургом (город у Ора). Место оказалось очень неудобным. Казахи до сих пор называют остаток города "жаман кала" - плохой город. После убийства Абылхаира ставку перенесли в другое место, и оно было неудобным. Наконец в третий раз ставка была перенесена на 250 км дальше к реке Урал, где в нее впадает Сакмара, берущая начало в лесистых горах Башкирии. А название города тем не менее осталось прежним - Оренбург.
Оренбуржцы справедливо считают основателем своего города Абылхаир-хана.
На пути из Оренбурга в Уральск Даль сопровождал Пушкина. Они ехали по правому берегу Урала. На левом, "бухарском" берегу расстилалась бескрайняя казахская степь. Сейчас, поздней осенью, она пожелтела, выгорела и представляла безрадостную картину. И поэт записал в свой журнал, что слева от Яика "… простираются печальные пустыни, где кочуют орды… племен, известных у нас под названием киргиз-кайсаков."
- В этой безграничной степи, - говорил Даль Пушкину, - если внимательно прислушаться, можно услышать много интересного. Я поставил себе целью переписать от слова до слова и перевести на русский язык спетую денщиком-казахом героическую поэму. "В презамысловатых стихах, с бесконечным ожерельем прибауток, с рифмами, с песнями, с припевами". Я… удивился необыкновенному сходству духа этой поэмы с русскими богатырскими сказками. Да, простор! Здесь кочуют аулы, скачут кони, несут на себе неутомимых джигитов, и смуглых женщин, которые в седле не отстают от мужчин.
Поэт оживился, и Даль продолжал: "Однажды видел девушку, не в силах был отвести взор - девушка очень красива, в черных, слегка раскосых глазах - глубина и загадочность, черные брови - птица, распахнувшая узкие, острые крылья".
Даль был очарован, откуда в этой дикой красавице, в этой степной певице сверкающий острый ум, тонкая музыкальность, высокий поэтический дар? Ей не нанимали гувернанток, ее не держали в модном пансионе, да знает ли она, что такое книга?! Только безбрежная степь, далекие мерцающие огоньки кочевий рождали в ее душе слова и музыку - она пела песни, не ведая, что они прекрасны, просто так пела, легко и свободно.
Владимир Иванович Даль, рассказывая обо всем этом Пушкину, в раздумье восклицает: "Может быть, другой Суворов, Кир, Кант, Гумбольдт и пропали здесь, сколько скованный дух не порывался на простор. Сколько великих ученых, полководцев и поэтов скрыто до поры в этих людях, то отчаянно-стремительных, то задумчиво-неподвижных. Казахи говорят: "Дурной скажет, что ел и пил, а хороший скажет, что увидел". Кто расскажет о них"?
Несколько опережая события, скажем, что Пушкин всегда живо интересовался устным народным поэтическом творчеством. Во время пребывания в Уральске он записал несколько поэтических легенд, сказок и песен о восстании яицких казаков 1772-1775 года, а также не относящихся к нему. Некоторые из них были использованы поэтом в "Истории Пугачевского бунта" и в "Капитанской дочке", они помогли ему еще глубже понять дух народа и времени, создать необходимый поэтический колорит в произведениях.
В архиве А.С. Пушкина сохранилось несколько записей песен, сделанных в Уральске. Очень интересным фактом является то, что Александр Сергеевич привез из путешествия запись казахской народной поэмы "Козы-Корпеш и Баян-Сулу". Шекспировской силы предание о степных Ромео и Джульетте оживали в напеве неведомого жырши.
После смерти поэта в его архиве нашли поэму, переведенную им вчерне на пяти страницах. Когда, от кого он получил ее, неизвестно. Вероятнее всего эту поэму подарил ему Владимир Иванович Даль.
Несомненно и то, что поэт намеревался использовать "кайсацкую легенду", бережно сохранив ее в своих бумагах, вместе с текстом сказки о рыбаке и золотой рыбке, также подаренной Далем, и первым наброском "Памятника", сделанным в Болдино.
Пушкин привез эту легенду за сорок лет до ее первого опубликования на русском языке Радловым и за девяносто лет до напечатания стихотворного перевода поэмы, сделанного поэтом Георгием Тверитиным из казахстанского Петропавловска. Следует также отметить, что пушкинский вариант имеет интересную концовку об обстоятельствах смерти прекрасной Баян, не встречающуюся нигде в других записях.

Бисен ЖУМАГАЛИЕВ,
фото Георгия СЕМЕНОВА