ОБЫЧНЫЙ И ЧУДЕСНЫЙ МИР ВАЛЕРИАНА ПРАВДУХИНА

(Начало в № № 18, 19, 20, 21)    Книга включает на первый взгляд разные по своему характеру произведения. Это автобиографические рассказы писателя о детских и юношеских годах, охотничьи повествования, путевые очерки, своего рода записки путешественника. Однако книга представляется единой по своему настрою, интонации, особенному языку. Ее пронизывает радостное и горькое чувство жизни, светлая чистота и легкая грусть, неизбывный восторг перед многообразием мира - и человеческого, и природного. Очерки Правдухина никак нельзя назвать «охотничьими» или «рыбачьими». Писателя интересовали проблемы исторической, социальной судьбы Приуралья, перед лицом которой собственные переживания казались порой незначительными, сугубо личными, затрагивающими интересы кратковременные и не самые существенные.

     Собственная судьба писателя осмысливается на фоне народной жизни, в связи с историей родного края, в сопоставлении с движением всего живого в мире природы: «Мог ли я, мальчишка, тогда подумать, что этот такой обычный, простой и чудесный мир когда-нибудь уйдет от меня? И что все имеет конец? Теперь отца уже нет в живых, а через два, самое большее три десятка лет не буду ходить по этой земле, перестану дышать ее теплыми запахами.
    Над пароходом, над моей головой в черном клочкастом небе летела казара. В глубокой заводи под яром тяжело взметнулась какая-то крупная рыба. Так же, как четверть века назад, на ятови переваливался жирный осетр, а вверху гоготали гуси, пересекая мир с севера на юг». Здесь и сожаление по поводу быстро проходящей человеческой жизни, и восторг перед миром постоянно животворящей природы, загадочной и величественной в своей красоте.
    Очеркам Правдухина свойственен драматизм в изображении народных судеб и постоянное внимание к человеческой личности. Писатель ведет повествование о драматических событиях на территории Уральского края и одновременно рассказывает о том, как изменилось положение в хорошо знакомом ему поселке Каленом, как сложились судьбы товарищей его детства. Причем во всем - и в том, как воспринимается природа родного края, и в том, как заинтересованно автор-повествователь рассказывает о причудливых и сложных законах социальной истории - во всем этом проявляется сюжетно-композиционная двуплановость повествования, сравнения прошлого и настоящего. Минувшее - это «золотая пора детства», радость первооткрытия мира. В первозданных красках и звуках оно постоянно возникает на страницах книги. Это особая память - память о захватывающей глубине чувств, которые дано было пережить в соприкосновении с природой и людьми Приуралья: «Судьба закинула меня в Уральский край семилетним мальчишкой. В Каленом мы прожили всего четыре года. Но этот отрезок моей жизни и до сих пор мне кажется самым большим, самым значительным. Воспоминания о Каленом наполняют меня до краев и теперь. Они, как живая вода подпочвенного родника, постоянно выплескиваются на поверхность». Писателю бесконечно дороги Урал и все то, что прямо или косвенно связано с ними. Он не мыслит свою жизнь без реки и бескрайних просторов: «Много раз собирался побывать в Урало-Каспийском крае. Снова глянуть на Каленовский поселок, побродить по родным и памятным с детства местам. Вернуть на миг самую счастливую пору своей жизни».
    Казачий мир когда-то очаровал душу ребенка и остался в памяти необыкновенно цельным и нераздельным. Этот мир одухотворен, оживлен детским взглядом. Эта первая юная любовь, пронесенная через все невзгоды жизни, стала постоянным и неисчерпаемым источником вдохновения. Отсюда - органичность фольклорно-этнографического плана в художественной ткани очерков; постоянное включение бытовых картин, эпизодов рыбной ловли, охоты, преданий и песен. «Навсегда, - говорит писатель, - остались в моей памяти серо-желтой глиной вымазанные ряды саманных изб с плоскими крышами, прямые широкие улицы, люди высокого роста с размашистым шагом, с резким, гортанным, но по-московски ласковым говором и веселой улыбкой язвительного добродушия, женщины скромно-величавого стана, простой русской красоты, с волосниками или чаще шелковыми узорными платками на голове, молчаливой улыбкой провожавшие проезжих. Шустрые казачата, чуть не с пеленок скачущие на конях, увертливые, лихие волчата степных просторов. Уральский казак для меня особый тип не только по своему общественному и хозяйственному укладу, - он для меня первый живой человек жизни: с ними я рос, он учил меня видеть и любить природу. От него я заразился страстью к игре и борьбе, иронически-веселому отношению к невзгодам, у него я перенял первые навыки жизни». .