Все действия, описанные в этих воспоминаниях, происходили в деревне Уйлово Куйбышевского района Калужской области. Сейчас на месте гибели нашей матери и других жителей деревни установлен памятник, сделанный руками братьев Башановых.
С каждым годом остается все меньше участников и очевидцев той ужасной войны. И поэтому я считаю своим долгом рассказать об отдельных эпизодах и событиях, которые мне пришлось пережить…

Время бежит неумолимо. Мне уже 72 года. Мысли одолевают одна за другой. То, что помнил еще вчера, сегодня забывается. Но что отрадно, все события, происходившие в детские годы, не стираются из памяти. А самые сильные из них – это конец сентября 1941 года.

Итак, война. Немецкие истребители добивали остатки отступающей Красной Армии. Фашистские стервятники носились за каждым солдатом и расстреливали прицельным огнем. Разбитая военная техника, подводы, трупы лошадей… Вдруг из дверей одного из домов выскочила женщина. Она металась из стороны в сторону и, увидев мальчика лет четырех, схватила его и потащила обратно. Мальчик кричал, вырывался и не хотел идти с матерью. Тогда она отпустила его и побежала впереди. На какое-то время самолеты удалились в сторону леса, где уничтожили госпиталь. Женщина продолжала кого-то искать, громко кричала, но никто не откликался. Брошенный мальчик плакал и искал мать. Вдруг откуда-то появился боец в каске и с винтовкой и повел ребенка к реке.
Этим мальчиком был я, мне было тогда около четырех лет.
Солдат оставил меня одного. И вдруг мощный взрыв потряс землю. От страха я стал кричать еще громче и звать на помощь. Неожиданно на крутом берегу я увидел своего старшего брата Женю. Он все повторял: «Мамку убило!». Я еще не понимал смысла этих слов. Гул самолетов постепенно начал стихать, наступила тишина. Мы с братом направились к тетке Степаниде, которая со своей семьей пряталась в землянке. Брат рассказал, как убили маму, сам он был контужен и первое время ничего не слышал. Стало вечереть. Мы не покидали землянку. Наконец тетя повела нас к тому месту, где погибла мама, дедушка с бабушкой и соседи.
На земле вокруг воронки лежало несколько трупов, в том числе и наша мама. Ее открытые глаза и распущенные черные волосы запечатлелись в моей памяти на всю жизнь…
Дом наш остался целым и невредимым, мы вошли в него, но, помню, было уже темно, и нас одолел такой страх, что тетя повела ночевать к себе.
Ранним утром немцы на мотоциклах с колясками ворвались в деревню. В нашем доме, как одном из лучших, расположилась военная комендатура. На стенах домов появились приказы, гласившие о введении комендантского часа, и что появление на улицах после 22.00 будет строго наказываться.
Все трупы погибших жители деревни собрали и схоронили в общей могиле тут же, на месте их гибели. Мне, несмышленышу, было интересно наблюдать за автомашинами, походной кухней и всем прочим, что было у оккупантов. Концы телефонных проводов разного цвета очень привлекали меня, и я вместе с братом собирал эти обрывки.
Однажды подъехали несколько машин с грузом. Немцы заставили нас с братом их разгружать, после чего офицер «угостил» нас сигаретами. Они очень хорошо пахли, и хотя курить я еще не умел, тот запах надолго сохранился в памяти.
Теперь я думаю, что немцы были не дураки, и не в их интересах было в период наступления восстанавливать население против себя. На тот момент, о котором я рассказываю, в процессе воздушных боев и наступательных действий ни один дом не пострадал, и жители, находившиеся в них, остались живыми и невредимыми. От той роковой бомбы погибли шесть человек, двое были ранены – мой брат и соседка Акулина. Надо отдать должное немецким санитарам, которые их вылечили.
После похорон у односельчан встал вопрос – куда определить нас, двоих сирот. Никто не соглашался принять нас в свои семьи, и тетка Степанида как ближайшая родственница была вынуждена взять нас к себе, хотя у нее было трое своих детей.
Жизнь в оккупации стала страшной позже, когда немцы начали сгонять все мирное население на сборный пункт для последующей отправки в Германию. Там химическим карандашом нумеровали руки каждого взрослого и ребенка. Мне, малому, это было тоже интересно, и помню, как я настойчиво совал свою руку гитлеровцу, чтобы он и мне написал что-нибудь.
Попутно фашисты отбирали у населения домашнюю скотину. У нас была дойная корова, ее облюбовал офицер и приказал забрать. Тетка Степанида бросилась отстаивать корову, объясняя немцам, что у нее пятеро детей, и без коровы мы просто погибнем с голоду. Но офицер, тыкая револьвером ей в грудь, заставил отступить…
После того, как вся операция по регистрации мирных жителей была закончена, нас погнали к Варшавскому шоссе. Колонна людей со скарбом и кое-какой живностью растянулась по всей лесной дороге, и немцам трудно было контролировать гонимую массу народа, так что некоторым семьям удалось скрыться в лесу.
Все оккупированное население немцы сгоняли в г. Рославль Смоленской области.
Наскоро сколоченный барак стал жильем для женщин и детей. В спешке немцы очень грубо обращались с нами. Чувствовалось, что они куда-то спешили. Шел 1943 год. Много было больных, как детей, так и женщин. Трупы хоронили тут же, в общей могиле. Кормили очень плохо – кружка воды и чашка так называемой кирзовой каши - сухой, без подливы и жиров - вот дневной рацион. А работать всех, в том числе и нас, маленьких детей, заставляли с утра до вечера.
В таких условиях мы находились до тех пор, пока Красная Армия не перешла в наступление. Тяжелая монотонная работа по укладке подъездных путей из каких-то палок и веток притупляла детскую память, но на всю жизнь запомнился случай, когда группа солдат, будучи навеселе, упустила с поводка овчарку. Та набросилась на меня, со страху я залез на крышу амбара. Так, под хохот фашистов просидел на самом верху более двух часов…
Признаюсь, тяжело вспоминать свое военное детство и ужасы концлагеря, считаю, что мы с братом спаслись чудом, и мне очень трудно говорить на эту тему.
Дальнейшее помню очень смутно, но в памяти сохранился один эпизод. Когда наши семьи возвращались в свое село, в районе деревни Козловка, где только что прошли бои за мост, еще дымилась военная техника, и трупы погибших людей были разбросаны вдоль реки. В село мы приехали поздно вечером. Все дома были сожжены, только печи и трубы торчали на пустых пепелищах. Искры от пепла недогоревших бревен приводили людей в отчаяние, они не знали, как быть дальше.
Каждый человек, каждая семья выходили из положения как могли. Для жилья приспосабливали землянки. Война еще не закончилась, но уже чувствовалось приближение Победы.
И вот этот день наступил. От великой радости люди отмечали его кто во что горазд. На крышах землянок появились красные флаги, сделанные из платков, рубашек, кто-то на гармошке задорно исполнял «Катюшу». Прямо на улице молодые парни и девушки отплясывали гопака. Видно было, что люди, измученные войной, решили наконец дать себе волю и от души повеселиться. Празднование продолжалось до глубокой ночи.
Вернулся с войны Тихон, муж тетки Степаниды, с простреленной в бою ногой, поэтому за его бороду и костыль мы с братом называли его дедом. Тетя все чаще жаловалась, что жить становится невыносимо трудно. Одеть, обуть и прокормить пятерых детей представлялось нереальным. Встал вопрос об определении меня в детдом, а Женю – в ремесленное училище в Москву.
И вот ранним утром в начале сентября 1946 года меня отправили в детдом «Павлищев бор», который находился в с. Юхново Калужской области, в 130 километрах от нашей деревни. Поначалу было очень трудно, но постепенно я привык к детдомовской жизни.
В 1951 году детдом был расформирован. Меня забрали домой в деревню, причем тетке Степаниде выдали за меня 1400 рублей. Этой суммы едва хватило, чтобы оплатить двухгодичный налог. В то время налогом облагалось все движимое и недвижимое имущество, на счету было каждое садовое дерево. Это привело к тому, что к началу 50-х годов на подворьях не осталось ни одного плодоносящего дерева. В период сбора налогов в деревнях стояли плач и стон. Налогосборщики не брезговали ничем – забирали скотину и все, что можно было вынести или вывезти.
1954 год. Жизнь в деревне к концу весны становится невыносимой от голода. От безысходности люди собирали с полей гнилую прошлогоднюю картошку, траву, а в лучшем случае грибы. Мне было уже 14 лет, и я решил начать самостоятельную жизнь.
С десятью рублями в кармане я покинул родную деревню и на попутке добрался до Москвы. С большим трудом, так как я считался детдомовским, удалось устроиться в ФЗО в Новых Черемушках.
В 1958 году по просьбе брата Евгения, который поднимал целину, я приехал в Казахстан. Первое время работал комбайнером в совхозе «Лбищенский» Чапаевского района. Потом переехал в Уральск и устроился сантехником в «Сантехмонтаж». Хочу отметить, что в то время в Уральске еще не было ТЭЦ, поэтому кочегарки были на каждом шагу, так что профессия сантехника котельной была более чем востребована. В 1960 году женился.
А с 1997 года нахожусь на заслуженном отдыхе. Уже семь лет являюсь вдовцом. Имею двух сыновей, один из которых со своей семьей живет и работает в Москве, другой – в Уральске. Брат Евгений также проживает в Москве.

Александр БАШАНОВ

ОТ РЕДАКЦИИ:

В 2009 году Александр Николаевич Башанов обратился в судебные органы ЗКО с заявлением об установлении факта нахождения в фашистском концлагере в 1943 году - для получения льгот и специального государственного пособия. Однако это оказалось непростым делом из-за отсутствия военного архива. И лишь благодаря свидетельским показаниям двух бывших несовершеннолетних узников Рославльского концлагеря, найденных в ходе судебного разбирательства, этот факт был установлен. С 2 октября 2009 года Александр Николаевич Башанов получил официальный статус и удостоверение бывшего несовершеннолетнего узника фашистского концлагеря (БНУФК).