ОБЫЧНЫЙ И ЧУДЕСНЫЙ МИР ВАЛЕРИАНА ПРАВДУХИНА
	(Начало в № № 18, 19, 20, 21,22)    Этнографизм был для Правдухина живой почвой творчества, живой не только на поверхности, но и на многовековой глубине. В обрядах и обычаях, освященных веками, он видел красоту и созидательную силу, основу казачьего существования. Особыми эмблемами-символами казачьих устоев всегда были река, багренье, плавня, учуг, соль, крест, борода...

     Вдохновенно и взволнованно описывает Правдухин все то, что связано с природой, рыбной ловлей и охотой. Именно здесь проявляется художественное дарование писателя. Ощущается знание реального материала во всем его богатстве и разнообразии. С детских лет запали в память писателя красочные картины багренья и плавни, казачьих рыбных промыслов, так непохожих на обычный крестьянский труд. Это были торжественные и веселые дни для казаков. Во время багренья со всех концов скакали они к Уральску на лучших своих лошадях. Они лихо мчались к ятови, месту зимней спячки рыбы. По дороге сшибались санями, беззлобно, но мастерски ругали друг друга, пели песни. На берегу Урала стройно располагались с баграми в руках и по «удару» пушки бросались на лед. Рыба, спугнутая необычным шумом, кидалась по реке и натыкалась на багры, частоколом опущенные в прорубы. Дневной улов иногда доходил до 350 тонн. Из России наезжало на багренье множество торговцев. Рыбу чаще продавали еще подо льдом. «Происходила игра на счастье, - пишет автор, - своеобразная торговая лотерея. Икряная рыба ценилась в несколько раз дороже яловой. Белуги встречались такой величины, что, помню, мои ноги не доставали земли, когда казак забросил меня на ее спину. Белуга сломала десятка два багров, пока ее не задержал один из счастливцев».
     Печаль и радость творческого возвращения к детству, к Уралу освещена не просто грустью и ностальгией по минувшему. Главное - чувство памяти врачует душу и сердце. Поэтому писатель подробно рассказывает о впечатлениях детской поры. Далекое время было наполнено романтическими увлечениями, открытиями нового в окружающем мире, восторгом при виде красоты и богатства природы, радостью от сознания неисчерпаемого многообразия мира. Детство, ясное, спокойное, гармоничное в полноте и несходстве ранних впечатлений, раскрывается как время становления человеческого характера, утверждения в нем самых главных качеств, может быть, определивших дальнейшую человеческую жизнь. Именно к этой «босоногой» поре восходит увлечение самого писателя природой и охотой, его приобщение к миру прекрасного.
     Но только через четверть века писатель смог встретиться с тем, что было связано с первыми впечатлениями детства, увидеть новое, рожденное эпохой революционных потрясений и начавшегося социалистического «строительства». В цикле очерков «По Уралу на лодке» Правдухин вновь открывает для себя (и для читателя) реку и ее обитателей, переживших многое за это время. Ему предстояло увидеть, что сталось с уральским казачеством после прихода так называемой «будущей воли», о которой писал В. Г. Короленко в очерках «У казаков» (1900). Новая встреча «страшила» героя-рассказчика, наполняла сердце чувством тревоги за судьбу края. Предчувствия не подвели писателя. Уральское казачество не приняло нового мироустройства, новой власти, которая полностью порушила вековые традиции, старый трудовой опыт, привычный, столетиями складывающийся быт. Уничтожены старые общинные формы казачьего хозяйства, рыболовство стало будничным, похожим «на российский крестьянский труд». Плавня стала «обычной работой», лишенной «прикрас и празднично-общественных одеяний». Забыто багренье. Знаменитый учуг разобран («снят в 1919 году»), и казаки в связи с этим лишились монопольного права на реку Урал. Писателя «до крайности поразило» и показалось странным и невероятным, что даже в Уральске, областном центре, никто не мог сказать наверняка, бывает теперь плавня или ее нет, как и багренья. «Нищим» предстал базар в поселке Бурлин в сравнении с прежними уральскими «торговыми гульбищами». Забыт пришедший из глубины веков обычай душевной щедрости, возникший еще тогда, когда на Яик со всех концов России шли обиженные и обездоленные. Когда-то, возвращаясь с бахчи, из садов, с рыбалки, казаки оставляли у дорог случайным путникам или голодным людям кучки арбузов, дынь, огурцов, яблок, на видном месте вывешивали вязанки воблы и другой вяленой рыбы. Теперь никто не хочет бескорыстно заботиться о голодных путниках. Не без горечи писатель приводит слова своих земляков: «Дураков не стало. Теперь все идет на базар». Разрушен не только «старый мир», но и все живое.
     Обращение авторской памяти к событиям гражданской войны в крае является вполне закономерным. Оставаясь предельно честным как художник, Правдухин не мог не отозваться на события, до основания потрясшие общинный строй. Революция и гражданская война, «хождения по мукам», через которые прошло казачество, - все это бросает трагический отсвет на всю книгу, особенно на ее последние главы.
     Картины «жестоких и страшных побоищ» Правдухин рисует, опираясь прежде всего на народную память - устные рассказы и собственные впечатления. «По рассказам земляков, - подчеркивает он, - и из книги Д. Фурманова о Чапаеве я знал, сколь ожесточенной и упорной была в этих местах гражданская война. Но то, что я увидел своими глазами, превзошло мои ожидания. Правдухину удалось в противоположность Д. Фурманову показать правоту казачьего взгляда на происшедшие события гражданской войны. И взгляд этот тоже далеко не бесспорен, но он выражает умонастроение большей части населения края: «Маманька сказывала: мужики по станицам шли. Казаков били».