1
Nomer 18 (368) 6 мая 2010 года

  БЕРЛИН. МАЙ 45-ГО

 

Каждый год в канун Дня Победы достаю свою реликвию - альбом с фотографиями, который оставил в наследство внукам мой дед, Александр Филимонович Азряков. Его давно нет в живых, но я бережно храню его военный билет, старенький фотоаппарат, берлинскую пленку и фотоальбом, который он оставил нам на память.

В раннем детстве его отдали в «люди» - в фотосалон Полякова мыть пластины. Но в отличие от чеховского Ваньки Жукова он влюбился в фотодело, научился мастерски «ловить» свет, ретушировать снимки, посвятив этому всю жизнь. А жизнь складывалась, как у всей страны: революция, гражданская война. В составе 25-й Чапаевской дивизии он бился с белоказаками, затем участвовал в организации первых коммун и колхозов в Приуралье. А вернувшись в Уральск, стал фотокором областных газет.
И вот наступил 1941 год. Ему 45 лет, у него четверо детей. На фронт пока не берут. Весной 1942-го две его юные дочери выучились в Московской школе радистов, а затем оказались на передовой. За ними следом был призван сын Борис, который служил техником в авиации дальнего действия. А в 1943 году пришел черед и Александра Филимоновича. В его военном билете записано: мобилизован уральским ГВК 23 марта 1943 года в 4-й отдельный батальон автоматчиков, с 01.03.44 воевал в составе 19-й мехбригады на 1-м Белорусском фронте, освобождал Брест, Варшаву, штурмовал Берлин. Ранений не имеет.
А осенью 1945-го собралась семья за общим столом – все живые, лишь отец мой получил ранение и домой пришел на костылях. Я не помню, чтобы наши фронтовики рассказывали про войну, лишь иногда вспоминали какие-то курьезные случаи. Зато любили петь советские, фронтовые песни, а дед еще очень любил романсы.
Деду не довелось быть фотокором на войне. Он был бойцом, автоматчиком, отважным и смелым, судя по наградам - два ордена Красной Звезды, медали «За отвагу», «За Победу над Германией», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина». Но преданный своей мирной профессии, он привез с войны фотоаппарат «Лейка» и памятные снимки Берлина, каким увидел его в победном мае.
65 лет прошло, а мы по-прежнему вглядываемся в лица людей, которые сделали большую тяжелую работу - победили. На фотографиях они такие молодые и счастливые. Осматривают памятники, играют в футбол, подбрасывают к небу своего командира, Героя Советского Союза. А как широко и красиво улыбается наша девушка-регулировщица! И есть еще одно фото - серая, как будто нарочно смазанная, безликая масса пленных фашистов…

Галина ЖУЖЕЛЬ

ПИСЬМА ИЗ ОКОПА

Передо мной пожелтевшие письма с фронта, с самой передовой, некоторые в виде треугольников, другие – просто листочки, сложенные вдвое или вчетверо, в небольших конвертиках, и непременно со штампами: «Просмотрено военной цензурой».

Это письма моего отца, снайпера Александра Григорьевича Максимчева. Писал он своим родителям, то есть моим дедушке и бабушке. Отца я толком и не помню, потому что, когда он в 30 лет ушел на фронт в марте 1942 года, мне было всего три года, а моему старшему брату – семь. Младший братишка еще не родился, отец его так и не увидел. Помню, что он был высокий и любил катать нас на санках, а еще брал на руки, сильные и надежные. А меня часто сажал на стол и обсыпал конфетами…
Говорят, папа был мастером на все руки, как многие в то время. Он работал прорабом, даже запомнилось, что он участвовал в строительстве нового здания театра им. Островского в 1940 году. А на фронт его взяли не сразу, так как у него была бронь по редкой специальности – «крушитель проса», то есть работника мельницы-крупорушки.
Сохранившиеся письма датированы 1942 и 1943 годами, обратный адрес – полевая почта, номер которой был непостоянным, мы знали лишь, что это было где-то под Ленин-градом, на Пулковских высотах, - 880-й стрелковый полк, 3-й батальон, 3-я пулеметная рота. Почти все письма написаны простым карандашом, и каждое начинается так: «Привет с фронта!».
Май 1942 года:
«Весь месяц не выхожу с передовой линии фронта, все время под огнем, все время гремит канонада. Уже принял несколько боевых крещений. Из товарищей, с которыми я прибыл на фронт, почти никого не осталось. Кого ранило, кого убило. Но я пока еще невредим, меня заваливало землей, задевало пулей, отрывало полы шинели и каблуки сапог…»
Июнь 1942 года:
«Бой сейчас прекратился. Вообще мы здесь жить стали спокойнее».
Август 1942 года:
«Папа и мама, если жизнь в городе ухудшается, то переезжайте жить к Ольге (сестре) в колхоз, там вам будет спокойнее. Жену мою Зою с детишками не бросайте, перевезите их к Ольге на быке».
Август 1942 года:
«Из вашего письма я узнал, что папу взяли на работу в колхоз. Это хорошо, пусть заработает хлеба, сейчас трудности переносит весь мир. …Сообщите мне цены на хлеб, овощи, на сено и дрова. Я пока жив и здоров…».
Октябрь 1942 года:
«Я ранен легко двумя пулями - в грудь вскользь и осколком в ногу. Из строя не выбыл, но с переднего края отведен. Нахожусь на лечении при своем санбате и обучаю новое пополнение военно-пулеметному делу. …Если можно, вышлите мне табачку и сухарей. Если бы вы знали, как я по всем соскучился, даже не могу выразить… Дорогая сестра Лида, как-нибудь достань валенки для моей дочки Люси».
Ноябрь 1942 год:
«Сейчас временно нахожусь при полковой школе, работаю преподавателем по пулеметному и снайперскому делу, занимаю должность командира взвода. Имею звание старшего сержанта».
1 января 1943 года:
«Поздравляю вас с Новым годом. Пишу редко. Думаю, вы представляете, какая жизнь в окопах в зимний период. Пишу в 3 часа ночи 1-го января на командном пункте».
4 января 1943 года:
«...Не представлялось возможности писать, потому что все время был в операциях».
2 марта 1943 года:
«Папа, ты просишь прислать газеты, в которых про меня пишут. Нашел одну старую, которую тебе и посылаю. Истребленных немцев сейчас у меня не столько, сколько пишут, а больше. С 21-го января все время нахожусь в операциях и под открытым небом. …Писать много некогда, да и руки мерзнут».
5 марта 1943 года:
«Папа, ты просишь меня описать мои подвиги. Я бы описал с полным удовольствием, но, к сожалению, никак не могу выбрать время, вот и сейчас пишу на ходу и вдобавок на морозе. И бумаги не стало. …В боях я настолько привык, будто работаю на производстве, снаряд только вылетает из дула вражеской пушки, а я могу определить, куда он летит, на какой высоте, и на каком расстоянии от меня разорвется. Прощайте, ваш сын Александр».
Он словно предчувствовал свою гибель, написав «Прощайте». Это письмо было последним. Примерно через месяц мама получила извещение, где сообщалось, что старший сержант Максимчев «пропал без вести». Дата отправления на нем была 8 марта. Лишь после войны мы узнали подробности его гибели. Будучи снайпером, отец долго «охотился» на немецкого снайпера, а тот, в свою очередь, подстерегал его. И однажды повезло фрицу. Раненного отца несли на носилках, и тут снаряд попал прямо в носилки…
Об этом нам рассказал его однополчанин, очевидец происшедшего, тоже уралец.
Чем чаще мы читаем фронтовые письма отца, тем больше заметна его трогательная забота о родителях и обо всех нас. А ведь он был под пулями. И тем не менее в первую очередь думал не о себе, а о нас, своих близких, думал всегда, как бы туго ему не приходилось.
Я благодарна своей маме, уже давно ушедшей из жизни, за то, что она сохранила эти письма. И, надеюсь, мои дети и внуки так же бережно будут хранить эту единственную память об отце и дедушке. Мы гордимся, что его имя увековечено в списках западноказахстанцев на мемориальном комплексе Славы у Вечного огня.

Людмила НАЛЕВИНА

Бранденбургские ворота
Пленные гитлеровцы
Беженцы возвращаются
Design by Kumargazhin Almat