Лето незабываемого 1954 года. C запада под шум и гром духовых оркестров и пламенные речи неслись эшелоны с девизом: «Даешь целину!». И в это же время с Востока в западном направлении двигался мрачный эшелон, без кумача, без шуток-прибауток – с амнистированными. В 1941 году их называли бойцами РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии). Позже в фашистском тылу они именовались военнопленными.

В победном 1945 году эшелон, где находился мой герой, шел по территории Германии. Узникам было все равно, куда и зачем их везут. Освободили их американские войска. Они-то и сообщили долгожданную весть – Победа! Американцы сразу же организовали горячее питание, и через несколько дней эшелон продолжил свой путь в один из портовых городов юга Франции. Здесь пленных называли репатриантами. Люду всех национальностей было море. Невесть откуда появились агитаторы всех мастей, которые вербовали на работу. География была обширной – Канада, Аргентина, Австралия...
Агитация сделала свое дело. В книге Дмитрия Волкогонова о вождях, в частности, говорится, что после окончания Великой Отечественной войны в Европе и других странах остались 452 тысячи советских граждан. Они категорически отказались от Родины, причем у каждого были для этого свои веские причины. К тому же и агитаторы стращали, мол, бывших военнопленных на их родине неизбежно ждет Сибирь.
Но Петр, о котором я веду рассказ, мечтал только об одном – вернуться в родные края. Появился и советский офицерский состав. Интересно было смотреть на них в погонах с другими знаками отличия. Пока Петр был в плену, форма бойцов РККА сменилась, но он этого не знал. Все жили надеждой скорого возвращения на Родину. И вот теплоход отдал швартовы и взял курс в один из портов Черного моря. Позади остались Босфор и Дарданеллы. И вот свершилось!
Пришвартовались, сбросили сходни. Сразу насторожило, что люди в гражданском исчезли с пирса. Появились вооруженные автоматами военные. Выстроили живой коридор, и поотрядно началась высадка. И на тебе! – вместо духового оркестра наготове стояли вагоны с зарешеченными окнами. Людей как скот загоняли в тесные вагоны по 120 человек, двери сразу же задвигали на массивную щеколду и ставили охрану. Было страшно и непонятно – что происходит и что их ждет?
Ехали долго, и наконец прибыли в порт Ванино, что в Хабаровском крае. Но путешествие еще не окончилось. Впереди были «холодные мрачные трюмы», как в песне поется. Уже в конечном пункте пребывания, в лагере состоялся ритуал «тройки». Один офицер спрашивал анкетные данные, второй что-то записывал, третий оглашал приговор - за измену Родине 10 лет лагерей без права переписки. Вот где аукнулись слова Сталина, когда ему предложили обменять фельдмаршала Паулюса на своего сына Якова, который находился в плену у фашистов. Верховный главнокомандующий якобы ответил так: «Я солдат на маршалов не меняю». И еще добавил, что у нас нет военнопленных, у нас есть изменники Родины.
Из немецкого плена Петр попал на советскую каторгу, где дезорганизаторов общественного порядка можно было «пускать в расход», то есть расстреливать, без суда и следствия.
А жизнь продолжалась.
Если строилась дорога, то она была устлана человеческими костями. Если строилось здание, то фундаментом также служили кости каторжан. Было всякое. В начале марта 1953 года умер отец всех народов Сталин. Петра реабилитировали за отсутствием состава преступления. Все оказалось легко и просто. Но с пересмотром дел запоздали, последний пароход ушел. И амнистированные продолжили «контракт» еще на год, до первого парохода. И все пошло, как и было, - унижение, побои… а куда деваться, в тайгу-матушку не пойдешь жить, она злая мачеха.
И вот позади Чкалов (Оренбург), Уральск и, наконец, станция Озинки Саратовской области. Отсюда он 26 июня 1941 года уходил на фронт. До родной Покровки Петр добрался быстро. Белокурый веселый водитель ГАЗ-51, видя убогого грязного странника, не побрезговал, усадил в кабину и довез до места назначения. И вот она, родная сторонка!
У родительского дома когда-то росли три тополя, по количеству сыновей. Сажал отец со старшими братьями. Ну, увы, их уже не было, срубили, как была подрезана и жизнь Петра.
Руки с дрожью открывают заветную калитку. Но что это? Во дворе играли дети нерусского происхождения. Вышла и абишла, так называют у башкир бабушек. Первый вопрос у Петра был, кто продал этот дом. Абишла ответила: «Бойкая Татьяна». Бог мой, подумал Петр, неужели она, его первая любовь?..
Татьяна жила через улицу, почти напротив.
…Перейти улицу было сложно, в голове билось - значит, нет родителей, нет и братьев? А если у нее семья, муж, что тогда? И он шел, вернее, брел к указанной калитке. Тихонько открыл, вошел. Дворик убранный, грядки ухоженные, с разными овощами. Чувствовалась хозяйская рука. Тут и хозяйка навстречу, сошлись, как говорится, нос к носу. И что характерно, никто не произнес ни слова, ни вопроса. Он внимательно смотрел на нее. Да, это она, какой-то спортивной стала. Только вот нет уж той длинной русой косы, а глаза те же, открытые, с большими ресницами, которые когда-то сводили его с ума. Под глазами были заметны линии ранних морщин…
И вдруг Татьяна закричала, зашлась бабьим криком: «Петя, ведь это ты! Я ночью плохо спала, какое-то чувство не давало покоя. Ожидала, что-то со мной произойдет». Вошли в комнату, и она враз сникла. Села, руки задрожали, и невольно потекли слезы. Петр понял, что она в нервном шоке. Начал гладить ее по рукам, по голове, успокаивать – Татьяна стала приходить в себя. И по-прежнему ни вопросов, ни ответов, словно встретились немые. Отошла, сказала, давай, мол, хоть немного помойся.
«Вышли во двор. Татьяна скомандовала мне раздеться, как бывало, в детстве, - вспоминает ветеран. - Не зря ее называли Танька-атаман. Помогла вымыться, вытерла мне спину, побежала к соседям, принесла чистую рубаху. Только после этого пошла у нас беседа – что, когда, где. Я попросил поесть, ведь голодал не одни сутки. Она опять вскрикнула: «Да что же это я!». Принесла всякой вкуснятины, села рядом и стала гладить по голове да приговаривать, где же тот волнистый чуб, который не давал покоя не только ей. Потом приоделась: «Идем в сельмаг, надо тебя одеть на первое время». Не забыла даже о бритвенном приборе. Вернулись: «Вот банька, дровишки там, сам знаешь наше топливо, вода в речке. Во дворе печь, приготовишь дров. В стойле теленок, нажнешь ему серпом травы. Корову пригонит соседский мальчик, привяжешь. И жди меня, я не задержусь».
Когда пришла с вечерней дойки, оба немного успокоились, ужин затянулся надолго. Говорить было о чем, ведь прошло столько лет. Но главные ее слова были: «Ты теперь будешь принадлежать только мне одной. Ты моя первая любовь, и даю слово – она будет последней в нашей жизни». А после бани собрала Татьяна зековское обмундирование, потом сняла наволочку со своей подушки, все облила соляркой и подожгла. На вопрос Петра, при чем же тут наволочка, ответила: «Лишь на ней я давала волю своим бабьим слезам, так пусть все уйдет безвозвратно»…
Работать Петр устроился в стройчасть, вскоре стал бригадиром, бригада сложилась крепкая. Жизнь продолжалась, целинная эпопея набирала обороты, шло лето 1954-го…
Уже через много лет Петр узнал, что подобное в жизни случилось и с С. П. Королевым, главным конструктором. Он в свое время тоже был амнистирован, но опоздал на последний пароход. Пришлось ему еще год служить в белой армии и ждать первого парохода…

Петр КОСИЦЫН,
пос. Вечный