- Сколько же тебе лет?
- 20, - отвечаю.
- Да ты ж весь седой!
В дни 62-й годовщины Великой Победы мы вновь обращаемся памятью в далекое военное прошлое. Сегодня «Надежда» продолжает рассказ о Михаиле Евстафьевиче Коробкове, на счету которого было 457 боевых вылетов за два года войны. Как мы сообщали в предыдущих публикациях, наша редакция ведет активную переписку с белорусскими поисковиками. «Надежда» уже отправила в Гродно материалы о 122-м авиационном истребительном полке, а также копии страниц дневника и аудиозапись разговора с Михаилом Евстафьевичем. Благодаря электронной версии нашей газеты ее читают не только в нашей стране, но и за рубежом.
Напомним, в феврале текущего года в редакцию по электронке поступило письмо от научного сотрудника Гродненского университета им. Купалы Василия Бардова. Он сообщил, что давно разыскивает очевидцев первых часов Великой Отечественной войны и нашел в интернете на нашем сайте статьи о летчике Михаиле Евстафьевиче Коробкове. А вскоре мы получили следующее сообщение: «Ваша газета единственная из средств массовой информации СНГ протянула нам руку помощи и оказывает реальное и неоценимое содействие не только на словах, но и в делах».
В период временного затишья в переписке надеждинцы вновь встретились с летчиком-ветераном для беседы. Кстати, совсем недавно, 10 апреля, Михаилу Евстафьевичу исполнилось 86 лет. Поражают его неутомимость, интерес ко всему происходящему вокруг, крепость духа, несмотря на недуги, и, главное, удивительная память обо всем, что происходило тогда, много лет назад. Память на даты, имена и фамилии, события и факты…
Как раз в эти дни по электронной почте пришло новое письмо из Беларуси:
«Уважаемая «Надежда»!
Получил Ваше письмо с бесценными материалами, за что всей вашей редакции огромное спасибо! Завтра же выезжаю к Долгушину, покажу ему все ваши материалы, включая публикации в газете о Михаиле Евстафьевиче.
С уважением, Бардов».
В нашей очередной беседе Михаил Евстафьевич (на снимке второй слева) довольно подробно рассказал обо всем, что посчитал нужным, связанным с войной. Видно было, что он тщательно готовился к этому разговору:
- Для меня война делится на две части, две войны. Первая связана с отступлением, в обстановке сплошной неразберихи, хаоса и бестолковщины, граничащей с паникой. После того, как наш 122-й полк к 24 июня 1941 года был полностью разгромлен и остался фактически «безлошадным», нас, оставшихся в живых, отправили в Москву. Гродно немцы взяли уже 23 июня, Лиду – 27, а Минск – 28 июня.
Михаил Евстафьевич рассказал, как в Москве они получили «МИГи», которые хотя и были более совершенны, чем И-16, но длиннее и тяжелее, да и мотор слабоват. 20 июля 1941 года вылетели на фронт двумя эскадрильями по десять самолетов в каждой, то есть в три раза меньше, чем было 21 июня. Эскадрилью, в которой находился Коробков, раскидали по разным аэродромам. А поскольку воевать летчики еще толком не умели, приходилось учиться не только на собственных ошибках, но и брать кое-что от немцев. Тем более что в воздухе те имели явное преимущество.
- Плохо было то, - подчеркивает ветеран, - что не умело воевать начальство, и еще хуже – авиация подчинялась наземному командованию. А для него главным было количество вылетов, любой ценой и с любыми потерями…
- Тогда мы потеряли много друзей, настоящих героев, – вспоминает Михаил Коробков. - Однажды старший лейтенант Орлов вступил в бой с 20-ю(!) «мессерами». Двоих сбил, а третьего таранил. 24 июня так же геройски погиб мой друг Коля Шибаев. Оба так и не были отмечены наградами…»
В августе Михаил вступил в партию, получил орден Красного знамени. А неразбериха в армии, несогласованность действий среди руководства продолжались.
К примеру, такой факт. Прислали группу совершенно необстрелянных ребят с самолетами. Кто, откуда и куда, неизвестно. Всех их убили за неделю…
Где-то с 30 сентября 1941 года, когда уже десять дней шла немецкая операция «Тайфун» по взятию Москвы, по свидетельству Коробкова, стало особенно тяжело. Вылет за вылетом, «мессеры» на дают покоя, только наши летчики приземлятся, как опять надо лететь.
- Вот тут у меня впервые за время войны появилось чувство беды, – продолжает летчик. - 11 октября на высоте 400 метров мы попали под огонь «Мессершмиттов-109». Мой самолет загорелся. Я был ранен в левое плечо и левую ногу. Успел раскрыть парашют, но на высоте 3-4 метра от земли он повис над землей, застряв на деревьях. Я кое-как отстегнулся, упал на землю и пошел. А было уже холодно, встретившаяся на пути речка уже затянулась ледком. Чтоб не замерзнуть, надо было идти, идти… Лишь 18 октября вышел к каким-то окопам, прислушался – разговор вроде непонятный, вдруг раздался русский мат. Наши! Кое-как добрел до деревни, приняли меня старик со старухой, осмотрели ноги и ужаснулись, как они почернели и опухли. Напоили бульоном, помыли, намазали чем-то ноги, спрашивают: «Сколько же тебе лет?» «20, - отвечаю». «Да ты ж весь седой!»
Михаила отвезли в Москву, доставили в штаб дивизии, а там его, оказывается, уже «похоронили», ведь никто не видел парашюта, а только горящий самолет. В госпиталь его не отправили, мол, руки-ноги целы, будем лечить на месте… В полк Коробков вернулся 20 октября.
Хотя Михаил ходил с трудом, летать приходилось, несмотря ни на что. Однажды полетели тремя самолетами на большой высоте, Коробков был сопровождающим (вот где пригодились ему предвоенные тренировки в барокамере!). Бомбардировщики отбомбились, но тут истребителей догнали четыре немецких самолета. Деваться некуда, Михаил резко повернул вправо и прострочил из пулемета одного из врагов. Тот упал. Остальные «мессеры» бросили атаковать других и – за ним. А горючее у Коробкова уже на исходе. Двое из фашистов ушли вверх, один сел ему на хвост. Тогда он принял решение оторваться резким пикированием. Скорость быстро дошла до отметки 800, самолет ходил ходуном…. На высоте 1000 метров начал было выходить из пике, а оно никак: «Тяну на себя ручку, уже не надеясь ни на что, и о – чудо! – потихоньку, помаленьку самолет начал слушаться и вышел над самой землей, зацепив за верхушки деревьев. Пролетел за линию фронта, пострелял там и вернулся на свой аэродром». Подошли к самолету инспекторы, техники, смотрят, ничего не поймут. Внизу все порвано в клочья, сверху – нет. Потом обнаружили в обшивке внизу сучок, а в корзине радиатора кучу веток.
16 ноября 1941 года немцы предприняли новое наступление, причем изменили тактику, решив брать Москву «в обхват», с севера и юга одновременно. За участие в этих боях 23 ноября Михаил Коробков получил орден Ленина, а 5 декабря ему присвоили звание старшего лейтенанта.
- Сколько друзей погибло на моих глазах! – скорбит ветеран. - Вечная им память! А еще хочу вспомнить добрым словом наших техников, которые днем и ночью, в жару и мороз ремонтировали самолеты.
В мае 1942 года Коробкова назначили командиром эскадрильи. Из довоенного состава он остался один - одни погибли, другие ушли на повышение. Летом перегоняли самолеты на ремонт на центральный московский аэродром. Там молодого летчика чуть не посадили на «губу» за баловство - летал на малой высоте между домами.
Многие помнят приказ Сталина от 28 июля 1942 года № 227, получивший на фронте название «Ни шагу назад!». Существовала жесткая инструкция, согласно которой истребитель, сопровождавший в бою бомбардировщик, не имел права бросать его и вступать в бой, что бы ни случилось.
Из-за этого приказа Коробков чуть было не лишился партбилета:
- Однажды вылетели мы вчетвером, с нами был и командир полка. Через час сбоку пристроилась «рама», как мы называли «фокке-вульф». Поскольку связи у нас не было, я решил его атаковать, после чего догнал своих, и мы благополучно вернулись на свой аэродром. За это меня отстранили от должности и на партийном собрании постановили исключить из партии. А дело в том, что у меня и раньше случались разногласия с политработниками из-за слов: «Я болтать не умею и не люблю». Вызывают меня в штаб армии. Я рассказал все, как было. Тем не менее начали обвинять меня в трусости. Но выручило, что тогда, в октябре 1941 года, я вышел из окружения с кандидатской карточкой в нагрудном кармане. В те годы это дорогого стоило. И меня восстановили и в должности, и в партии».
После этого Коробкова перевели в 20-й полк на должность командира эскадрильи, а вскоре его назначили штурманом полка. В ноябре ему присвоили звание капитана.
Наступил 1943 год. В апреле в полку была сформирована первая эскадрилья «Нормандия» из французских летчиков. Михаил Евстафьевич до сих пор помнит имена и фамилии многих из них. Ему часто приходилось летать вместе с ними, и он всегда вспоминает французских друзей добрым словом.
Вскоре лицо рассказчика помрачнело, и было видно, как не хочется ему даже мысленно переживать все это вновь:
- 6 мая, как обычно, вместе с французами мы сопровождали бомбардировщики. Отбомбились, вернулись на аэродром, а вечером – новый налет. Вот тут-то у меня и возникло второе тревожное предчувствие. Тем не менее полетели. На этот раз немцы нас разбили. Мой напарник ушел в облака, и я остался один, на выручку никто не пришел. Тут заглох мотор. Я попытался сесть, в итоге шлепнулся с огромной высоты и при падении сильно ударился головой… Так я попал в плен.
А случалось на войне всякое. Например, говорит Михаил Евстафьевич, был у них командир эскадрильи Вараксин, которого однажды судили за трусость, но почему-то не разжаловали. Так вот 2 мая Вараксин вместе с замполитом. Поползли слухи, что он сел на немецкий аэродром. Потом эти слухи подтвердились. Позднее выяснилось, что Вараксин, работая на немцев, вскоре разбился на самолете.
…Пленные летчики хотели бежать сразу с аэродрома, но побег не состоялся. Отправили их в лагерь под Смоленск, затем повезли в Лодзь. Первое время с пленными не церемонились. Но после перехода наших войск в наступление немцы стали относиться более лояльно. Там Михаил встретил знакомых летчиков. Как «новенький», он сообщил, что происходило на фронте.
- Я рассказал про парад на Красной площади, о том, как в августе 1941 года певица Лидии Андреевна Русланова посвятила мне песню «Тройка». И как позже, на подмосковном аэродроме Кубинка, в 1942 году на концерте перед нами выступала актриса Елена Николаевна Гоголева. И как она сказала с горечью, что ее сын-летчик то ли погиб, то ли пропал без вести. Тут подходит ко мне один из пленных и говорит: «Это моя мать». После войны я написал ей письмо, и она ответила, что сын вернулся, но стал много пить и вскоре умер…
Не раз советские пленные пытались бежать. Устраивали подкоп под бараками, но неудачно. Один из них, Валентин Ситнов, герой Советского Союза, бежал, но попал в Бухенвальд. К счастью, выжил и в конце войны был освобожден. 20 человек, в том числе Коробкова, отправили в Нюрнбергский лагерь для военнопленных.
- Характерна одна деталь, - говорит ветеран, - территория лагеря была по ночам освещена, чтобы легче было бомбить.
В конце 1943 года, работая на станции, Михаил Евстафьевич бежал из вагона. Дождались удобного момента, пять человек спрыгнули и побежали к лесу. Двоих тут же подстрелили, чиркнуло и Коробкова пулей по ноге. Пустили по следу собак. Но спасло его то, что рядом был карьер, и в нем ниша, в который он забрался, а также небольшой запас хлеба и табака. На его счастье, собаки не смогли взять след. Просидев там двое суток, переждал, пока все стихло, и пошел…
Погода была тихая, лунная, Михаил шел зимними ночами. Однажды нашел остатки зерна на поле. Стал забираться в сараи, где находил яйца, зерно, яблоки. Как потом оказалось, продукты специально подкладывали для таких, как он, беглых. Но 10 декабря 1943 он попал в облаву. Поймали, обыскали, отобрали орден и письма, посадили в жандармерию, потом отвезли в лазарет.
Прошло уже 64 года, а Михаил Евстафьевич так и не смог забыть то страшное время. Как сильно болела подстреленная нога, как отправили их с группой пленных в город Вайден, там распределили - кого на работы, кого в концлагерь. Как переводчик-немец помогал пленным, а через какое-то время вернул Коробкову орден, за которым, как оказалось, специально ездил.
Войне подходил конец, и надо было продержаться. Требовалось, чтобы нога не заживала, дабы не попасть в концлагерь. Рану пришлось несколько раз буквально раздирать, не давая заживать. Но тут отношение немцев сильно изменилось. Видно, было не до пленных, надо спасаться самим. Помогали и местные чехи, они украдкой сообщали, как идет наступление советских войск.
В 1945 году Коробкова перевели в другой лагерь, в мае перевезли в Судетскую область. Тут союзники-американцы и освободили всех пленных. Дали каждому бумагу на трех языках. Михаила назначили старшим в отряде из 418 человек, повезли через Чехословакию. Пересортировали, и группу в 118 человек отправили в пункт фильтрации. Здесь Коробков встретился с Ситновым. Вроде и пришло освобождение, но в то же время бежать было нельзя – ловили. Все же небольшими группами рванули домой, на восток.
- Дальше - Бреслава, Польша, Варшава, Висла, потом один из СМЕРШа помог доехать в поезде Брест-Минск-Москва, после чего предупредил, мол, мы с вами незнакомы. В Москве, в комендатуре, я дал домашний адрес в Щелково в Подмосковье, где жил тогда, навестил родителей. Потом попал под Уфу, где проходил спецпроверку. А вопросы были такие: рассказывай, как предал, как сдался в плен, расспрашивали о других, тех – о нас. Ответы стыковали. Так проверяли до ноября 1945 года. Я благополучно прошел все проверки, восстановили меня в звании старшего лейтенанта, направили в резерв штаба ВВС в Москву и в конце декабре 1945 года уволили в запас, вручив медаль «За победу над Германией».
На вопрос, приходилось ли встречаться с казахстанскими летчиками, дважды Героями Советского Союза, например, Сергеем Луганским и Талгатом Бегельдиновым, Михаил Евстафьевич скромно ответил, что с Бегельдиновым встречался и не раз в 1943 году. Но вместе воевать не приходилось. После войны Талгат Бегельдинов занимал пост заместителя начальника управления по наземным службам в Алма-Ате и по служебным делам бывал в Уральске.
10 февраля 2007 года Михаил Евстафьевич вместе с супругой Александрой Тимофеевной, которая младше его на 7 лет, отметили бриллиантовую свадьбу – 60-летие совместной жизни! В 1948 году родился сын Владимир, который пошел по стопам отца и стал летчиком. Случилось так, что несколько лет назад он умер от болезни. Есть у Коробковых еще две замечательные дочери – Ольга и Татьяна, которые сейчас уже имеют внуков. А всего в этой неординарной семье восемь внуков и семь правнуков, таких же талантливых, как их дедушка с бабушкой и родители.
Разговор о Михаиле Коробкове не закончен, ведь есть еще его послевоенная летная биография, не менее интересная и драматичная.
А кроме того, продолжается сотрудничество «Надежды» с белорусскими поисковиками…

Подготовила
Вера ПЛЕТНЕВА