Nomer 24 (218) 14 июня 2007 года

  Владислав ИРХИН: «КОГДА МЫ НЕ ЛЮБИМ - МЫ ВСЕ ЧТО УГОДНО, НО ТОЛЬКО НЕ ЛЮДИ»

Поэт, драматург и композитор Владислав Митрофанович Ирхин, известный среди творческой элиты не только Уральска, но и России, считает, что когда человек соприкасается с великим, душа невольно начинает воспринимать энергию гения и «растапливает» сердце. После разговора с ним мне показалось, что так произошло и со мной.
- Владислав Митрофанович, когда пришло осознание того, что ваша душа созрела для поэзии?
- Я служил на Балтийском и Северном флотах. Тогда море произвело на меня громадное впечатление, а встреча двух горизонтов посеяла в душу первые зернышки вдохновения. Повлияло еще и другое. На человека сильно воздействует великое искусство, а мне посчастливилось жить в эпицентрах культуры - восемь лет в Москве и 15 - в Санкт-Петербурге. Помню, как еще в студенческие годы подрабатывал полотером в Эрмитаже. Натирал пол в нескольких залах музея и получал за это по 460 рублей в месяц, а главное - вдоволь смог насмотреться на шедевры величайших художников. Это был настоящий подарок судьбы! Так видоизменялось мое представление о ценностях жизни. Помните работу Поленова «Осенний парк»? На полотне изображены старые полуразрушенные ворота, к двум кольцам которых привязаны бело-серая и темно-коричневая лошади. Это не просто животные, это же две судьбы! Они там, в парке, двое…
Уже тогда я наизусть знал театр, живопись и скульптуру. Сейчас, конечно, все это уже остыло, осело в осадок души. Но это моя защита и подпитка…
- Вы не сразу взялись за стихи. Сначала военное училище, следом инженерно-экономический институт в Ленинграде и только потом Литературный институт в Москве…
- Да, в инженерно-экономическом институте я понимал, что вся эта канализация, стройка и землекопские дела мне поперек горла. Влекло другое – литература, театр, однако по настоянию родителей я получил диплом. Потом женился на очень хорошей девушке из Уральска, которая ждала меня три года. Затем семь лет пришлось терпеть ад инженерского труда - нужно было кормить семью. Но было и такое в моей биографии, когда с университетским образованием пришлось работать кочегаром. Это были времена строжайшей клетки, когда за какое-нибудь опоздание тебя просто выгоняли в три шеи, поэтому я искал такую работу, чтобы можно было выкроить время для поэзии.
- Какие особые условия необходимы для творца?
- Требуется другое. Должно быть глубокое «раскапывание» тебя женщиной, звездами… Иными словами, то, что подготовило бы недра твои для взращивания ароматных плодов.
- Вы часто цитируете Достоевского, что красота спасет мир. А если говорить о красоте женщины, которой вы посвятили сборник стихов «Евангелие от любви»?
- Женская красота дорога моему сердцу так же, как и Родина:
Во дни расставанья с тобою до встречи
Широкой слезою по миру плыву.
Во дни расставанья по капле сердечной
Твоей красотою держусь и живу.
С этими словами я обращаюсь к Петербургу, но то же самое могу сказать и о женщине. Изданием «Евангелия от любви» я обязан, теперь уже можно сказать, светлой памяти Капитолины Михеевой, милосердие которой способствовало выходу этой книги. Мы познакомились в Санкт-Петербурге в пушкинской лавке. Она помогла мне достать редкие книги, а я сделал ее героиней своей пьесы, прочитав которую она расплакалась. Капа, так я называл ее ласково, к сожалению, умерла от онкологического заболевания. Перед смертью она попросила своих детей собрать деньги, чтобы мои рукописи были изданы. Так «Евангелие от любви» увидело свет… Поэтому, возвращаясь к красоте женщины, порой бывает достаточно одного нежного взгляда, как в моем романсе:
Все больше к музыке душа благоволит,
Все больше нежности вымаливает взгляд,
Все чаще грации выводят спазм в гортани…
- Извините за вопрос, это часто происходило с вами?
- Как сказал Александр Блок, только влюбленный имеет право на звание Человека. Когда мы не любим, мы все что угодно, но только не люди. Ни по образу, ни по подобию своему. Влюбленность – это смысл существования. И если она иссякает, наступает простая понурость, а за ней вступает в роль тягловая сила, которая просто тащит тебя по жизни. Есть такой великий мыслитель Василий Розанов, написавший около 50 томов, в большинстве из которых доминирующее место занимает представление о женщине. Когда я читаю его размышления, восхищаюсь и думаю, но почему же мы, одинаково мыслящие, только один стихами, а другой - прозой, так разошлось во времени?
- Кого из поэтов вы боготворите?
- Будучи в сих годах, я успел прочитать многое, кое-что осталось в моем сердце. Конечно же, я безумно люблю Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Есенина… Поэзия – звезды на небе, которые сияют очень-очень ярко. Поэтому сейчас начинаешь понимать, что ее не должно быть много. Нужно то, что запомнилось бы всем без исключения. Из творчества даже гениальных поэтов наберется по десятку таких стихов, которые будут считаться вкладом в историю человеческой культуры. К примеру, Афанасий Фет написал всего один том, но этого хватило, чтобы он стал бессмертным. Ведь остались тысячи членов Союза писателей, которых никто не помнит. Для меня стихотворение Михаила Лермонтова «Выхожу один я на дорогу» - одно из самых сильнейших за всю историю поэзии. Поэтому, когда мне удается «поймать» красивую емкую строчку, душа ликует.
- Если вспомнить трагическую судьбу булгаковского Мастера, наверное, можно утверждать, что таланту зачастую не пробиться, и он или спивается, или погибает…
- Гениальным дарованиям, действительно, приходится пробиваться с огромным усилием. К примеру, песню «День Победы» Тухманова вообще не хотели пропускать на сцену. Ее услышали только на четвертый год, и тогда со слезами на глазах эти строчки запела вся Европа. Во все времена найдется чиновничья чума, которая всякими силами будет стараться не пропустить самую нужную вещь. Взять даже Аллу Борисовну Пугачеву. Сколько она испытала, добираясь из своего Липецка до Москвы? Помню раньше, чтобы получить книжку Марины Цветаевой в библиотеке, нужно было взять разрешение в спецзаказе, где спрашивали: «А зачем вам нужна Цветаева?» и потом отвечали: «А, так вы даже не аспирант? Тогда не положено!»
- А сейчас общество уже перешло тот рубеж, за которым начинается духовность?
- Я думаю, нет. Сейчас нас превратили в полное ничто. Джинн выпущен из бутылки, и назад его уже никто не загонит. Это время нужно суметь пережить. Уральск о многом не знает, и, наверное, в этом есть и хорошее. Здесь привыкли жить искренне и по-дружески. Но в Петербурге и Москве сейчас бушует Запад. Если вам не совсем понятно, что я имею в виду, могу привести пример. На выставке авангардистов, которая предполагает отражение сегодняшнего состояния эпохи, делается курятник из прутьев с огромным расстоянием между ними. Внутри этой клетки ставится скульптура великого Льва Николаевича Толстого. Так вот куры ходят по прутьям и испражняются на его голову. Все проходит под аплодисменты публики. Это снимают камеры, и эффект сразу идет на всю Россию.
Мне иногда говорят, мол, что ты до сей поры ходишь нищий, давай работай тоже так, на ширпотреб… Но ведь наступит час, когда все нахлебаются вдоволь из этого бесстыдства и поймут, что надо кинуться на святое, как на спасительную лучину. Заканчивая «Евангелие от любви», я обращаюсь к человечеству: «Люди далекие, близкие, всех рас и всех национальностей, всех языков и всех цветов кожи, всех сословий и вероисповеданий, отправители всех культов и политических программ, великие и простые смертные, неужели после того, что я открыл вам, вы не станете братьями? Неужели вы затем только и пришли в мир, чтобы от первого до последнего дня своего убивать и обворовывать друг друга?»
- Сможете определить свою жизненную философию?
- Трудно сразу сказать обо всех своих скрижалях. Знаете, когда Льва Толстого попросили определить идейный смысл «Анны Карениной», он ответил, что, наверное, уйдет несколько суток, чтобы все это пересказать. Я думаю, что наибольшее, чего может достигнуть человек, есть чувство изумления. Если нечто потрясло тебя, значит, в твоей душе заложены мощные недра возможностей… Об этом порой может говорить лишь свечение глаз. Я видел, что творится с людьми, когда они слушают настоящую поэзию. Поэтому я стремлюсь быть услышанным всеми. Мешаю жанры, стилистику, думая: «Кажется, так никто не говорил!» Смысл предназначения моего изложен в молитве Оптинских старцев, которая стоит у меня за стеклом… Моя же личная молитва заканчивается такими словами: «Господи, сохрани мою душу на месте, любящую и труд, и праздник. Дай счастье разуму моему пребывать в мудрости, свет которой не позволит отвернуться мне от этого мира и до последнего часа оставит живой надежду. Господи, бренной плоти моей дай продлиться в страсти и силе, пока сам не скажу, хватит. Помоги сердцу моему воздыхать не в показной добродетели. Подведи меня к великому часу осознавания, что и я был задуман по образу и подобию твоему…»


Галина КАРЕНСКИХ

ИЗ ОТЗЫВОВ О ТВОРЧЕСТВЕ

Композитор Ашир МОЛДАГАИНОВ:
- То был незабываемый период моей жизни, когда я работал над реквиемом «Кленовая ветвь» для симфонического оркестра и хора солистов по одноименной поэме Владислава Ирхина. Я был потрясен глубочайшей лирико-драматической мелодикой его стихотворений и чувствовал, что наступит день, когда он своих стихов не отдаст никому, не написав к ним музыку сам. И вот мы тому свидетели. Две ветви его могучего дара – Музыка и Поэзия - сродни двум равновеликим крылам чудотворной птицы, вызывающей у нас потрясение и зависть в своем неустанном полете.
Писатель Геннадий ДОРОНИН:
- В 1997 году Владислав подарил мне свою странную книгу «Евангелие от любви». Не ошибусь, если скажу, что для поэта выход книги не просто веха на творческом пути, - он предпринял невозможную попытку вернуть слову его первозданный, библейский смысл: «В начале было Слово…» Более того, мне кажется, что Владислав хотел сказать: «В начале была Любовь!»… Кто-то скажет о книге поэта «не приемлю!», кто-то молвит «люблю»…
Доктор филологических наук Владимир ГУСЕВ:
- Ирхина и его стихи я знаю давно, и тот факт, что он до сих пор не известен как поэт, я считаю ненормальным… Ирхин не политик, ничего собственно «непроходимого» в его произведениях нет; ну разве что в поэме о любви (в «Евангелии от любви») слишком много откровенного по части физиологии. Но поэма поэмой, а лирические стихотворения – это тот возвышенно-метафорический стиль, который бытует в русской поэзии от Тютчева до Пастернака и в целом-то уживался с любой политикой. Так в чем дело? Не знаю. Но приходит время – и надо талантливого поэта назвать талантливым поэтом. Это наша обязанность.

Design by Kumargazhin Almat