Nomer 43 (289) 23 октября 2008 года

   НА АЛТАЕ НЕ НАДО РАЯ!
   экстремальный туризм по следам Валериана Правдухина

Хочешь глубже познать родные края? Для начала рекомендую прочитать произведения Валериана Правдухина. Он так воспел Приуралье, что собственные наблюдения и предыдущие знания кажутся слабым отражением того, что смог увидеть и так талантливо отразить этот большой писатель - настоящий патриот батюшки-Урала и страстный охотник.
Вот и я сделал уникальные для себя открытия, увлекшись творчеством Правдухина. Но еще больше заинтересовался, когда наткнулся на его очерк «По золотым горам». Как оказалось, за пару лет до своего последнего знаменитого путешествия на лодке по Уралу, а состоялось оно в августе 1929 года в компании с писателями Алексеем Толстым и Лидией Сейфуллиной, Валериан Правдухин побывал на Южном Алтае. Он прошел горы насквозь до города Зайсана, что буквально на границе с Китаем, заодно побывав в тех местах, где мне посчастливилось родиться и провести детство. А потому нынешним отпуском я загорелся идеей организовать экспедицию по следам Правдухина, чтобы одолеть хотя бы часть его пути по Алтаю, откуда произошли тюрки, а грозный Атилла пошел походом на Рим.
Затея удалась - с помощью друзей-коллег из редакции восточно-казахстанской областной газеты «Рудный Алтай», за что я безмерно благодарен Анатолию Акава, а также Владимиру Никифорову, который не только составил мне приятную компанию, но и оказал большое содействие в подготовке путевых заметок.

1. «Глухоговоритель»

Свой цикл очерков «По золотым горам» Валериан Правдухин начинает следующими словами: «По-китайски Алтай называется Киншан – Золотая гора. Но так можно назвать лишь южную часть его, только хребты, распластанные по берегам Бухтармы и его притоков».
Судя по седьмой главе «По золотым горам», мое родное село произвело на Правдухина приятное и незабываемое впечатление. «Катон-Карагай – широко и весело разбросанное селение у склона Алтайского хребта – выглядел настоящим городом». Видимо, Валериан Правдухин все еще находился в трансе после поездки по кержацким селам, где жили староверы: «В Солоновке нас нигде не пустили переночевать, пришлось спать под дождем в поле. Крепко заперты с вечера тяжелые ворота, дома без окон на улицу смотрят суровыми слепцами: на улицу грех смотреть. Целые своры цепных собак. И днем не достучишься до хозяина. Всюду нас встречали словами: «Хлеба нет у нас ни крошки».
В Катон-Карагае Валериан Правдухин с удивлением обнаружил, что там действуют два райисполкома – русский и казахский. Порадовало его наличие по-настоящему оборудованного футбольного поля, с трибуной для болельщиков. Узнал Правдухин, что есть здесь и больница, и различные колбасные и кожевенные цеха, маслобойни, а также радио, правда, временно не работающее – «глухоговоритель». С интересом почитал Правдухин газеты, но за прошлый месяц. «Все это было до того родным и нужным, что я почувствовал себя счастливым».
Если бы Валериан Правдухин побывал в Катон-Карагае через десяток лет, он обязательно искупался бы в бассейне, заботливо обустроенном к тому времени предприимчивыми катонкарагайцами в центре села под открытым небом и сенью вековых кедров. Не прошел бы он, конечно, мимо громадной деревянной двухэтажной школы, построенной местными мужиками по методу асара.
А тогда, дабы подробнее разузнать о дальнейшей дороге, Правдухин первым делом зашел в русский исполком. «И сейчас же сбежал оттуда». Писателя, по его словам, испугала тишина и казенная скука. «Кроме того, секретарь сообщил мне, что я должен ехать за тридцать километров за пропуском, если я хочу проехать на озеро Маркакуль, лежащее близ китайской границы».
Правдухин «уныло побрел в другую – казахскую волость, Чингисхайскую» (на самом деле, Маркаколь, Шынгыстай – авт): «Там быстро объяснили мне, как лучше добраться через Алтайский хребет, посоветовали махнуть рукой на пропуск, зарегистрировали мое, удостоверение, и тут же указали на пожилого казаха Чудо Усейнова, который и взялся меня доставить до Успенского поселка».
Сейчас Катон-Карагай возрождается после разрухи
90-х годов, усугубившейся после того как произошло слияние двух соседних районов, а райцентр передислоцировали за сто километров в село Больше-Нарымское. Пустующие пока двухэтажки, еще в прошлом году зиявшие выбитыми оконными и дверными проемами, нещадно выломанными полами, уже заботливо покрыты новой крышей, под которыми оборудованы бельэтажи. Местный люд возлагает особые надежды на ожидаемый бум туризма. А пока каждый выживает, как может, но, судя по покупателям в многочисленных магазинах, живут здесь не так уж и плохо.
По дороге в Шынгыстай Чудо Усейнов, а он, кроме своего оригинального имени, как оказалось, весьма искусно владел профессией портного, и к тому же был мастером-сапожником, рассказал Правдухину, что его хотели раскулачить, даже в тюрьме пришлось отсидеть девятнадцать дней: «Нам, середнякам, плохо: стращают – ты уже буржуем стал».
В Шынгыстае Правдухин переночевал в довольно просторной двухкомнатной избе Чудо. В ауле работала добротная школа, некогда построенная из лиственницы местным баем Абдыкеримом, более 30 лет правившим волостью. Через несколько лет после поездки по Алтаю Правдухина гордый Абдыкерим ушел в Китай, уведя за собой немало земляков. Понятное дело, он спасался от репрессий, которые в этих краях были особенно беспощадными.
Кроме жены у Чудо были сын и дочь. «Это хорошо», - порадовался Правдухин. «Нет, плохо, яман», - вздохнул Чудо. – «Мало сынов. В молодости на баб много ходил. Теперь не хватает сил. Казах любит много сынов…».
Правдухин довольно подробно описал жилье Усейнова. «По стенам навалены горы разукрашенных кошм, на полу разостланы разноцветные одеяла и лежат подушки. Деревянная кровать. Две крошечные лампешки. Швейная машина фирмы «Науманн», несколько сапожных колодок под кроватью, старая гармонь… Жена Чудо вкатила круглый столик вышиною в две четверти и стала угощать нас чаем. Кушанье было незатейливо: жидкий сыр на блюдечке и жареное просо. Хлеба, сахару у них не водилось».
Конечно, в Шынгыстай завернула и наша экспедиция. О Чудо Усейнове здесь никто уже не помнит. Не остались в Шынгыстае и его потомки. Кто знает, может, веселый портной-сапожник, о котором тепло отзывался Правдухин, попал под жернова жестоких 37-38 годов… Аул с тех времен, а тогда по данным Правдухина там насчитывалось свыше 300 домов, конечно, разросся. Теперь здесь в основном занимаются выращиванием скота на мясо, часть населения, кому повезло, работает в местном лесничестве Катон-Карагайского государственного национального природного парка. Площадь этого парка превышает 600000 гектаров. С юга он граничит с Маркакольским государственным природным заповедником, северная его часть проходит по границе с Алатайским краем РФ, восточная стыкуется с Китаем. Без «паркового» статуса мою малую родину давно бы разграбили. Да и сейчас не прекращается поток лесовозов с деловой древесиной, среди которых частенько можно увидеть кедровые бревна. А ведь чтобы кедру вырасти до взрослого состояния, требуется не менее ста лет.
«А утром мы карабкались на Алатайский перевал», - сообщает Валериан Правдухин.
За Шынгыстаем, который во времена Правдухина назвали Четвертым аулом (советская власть решила, что будет лучше, если казахские селения пронумеровать), есть незаметный поворот направо. И чем дальше от асфальта, тем больше этот невинный поворот обретает признаки давней горной дороги, которую Правдухин называл шоссейной. И вот наш джип упрямо лезет по крутому серпантину на перевал Тарбагатай. «Винтом взбирается дорога на самую высокую горную вышку, оттуда видна знаменитая горная гряда – Белуха, алтайские ледники», - писал Правдухин.
Останавливаемся на перевале, чтобы полюбоваться Белухой и заодно зарядиться ее энергетикой - не зря же Рерих связывает Белуху с Шамбалой. Но теперь Музтау стремительно тает, и не только из-за глобального потепления, а «благодаря» и небывалому наплыву шамбалистов, окончательно загрязнивших ледники.
Дальше, на Алатае, грубыми лесовозными мостами каменная дорога широко зашагала с берега на берег навстречу спешащей вырваться из каменных объятий стремительной речки Кара-Кабы, чтобы доставить изумленных путников к озеру Маркаколь и через перевал Мраморный спуститься в Зайсанскую котловину. Справа угрожающе зияют глубокие ущелья, а слева внедорожник постоянно норовит врезаться в отвесные скалы.
Конечно, вся эта экзотика не осталась без внимания Правдухина: «Облака плыли ниже нас, закрывая Бухтарминскую долину, но еще красивее было видеть сквозь их прорывы зеленую широченную долину. Бухтарма, разорванная зеленью кустов на множество бледно-розоватых пятен-узоров, сверху казалась неподвижной, как и подгорные аулы. Мы то и дело обгоняли казахов, гнавших скот на джайляу. Чудо все более взбадривался при виде сочных и широких лугов».
Кто же дерзнул прочертить дорогу поперек стокилометровой гряды алтайских хребтов, вырубив ее в толще гранита и мрамора? Правдухин лишь вскользь упомянул, что она была «устроена еще во время русско-германской войны».
Пришлось порыться в документах почти вековой давности. Во время первой мировой войны командование российской армии направляло эшелоны с многочисленными военнопленными в Сибирь. По данным историков, Омский военный округ принял около двухсот тысяч пленных австрийцев, и стремился, естественно, сплавить их куда-нибудь подальше. В Семипалатинск часть пленных прибыла уже 9 сентября 1914 года.
И действительно, почему бы не построить, «пользуясь случаем», рокадную дорогу у самой китайской границы, которая бы соединила Зайсанскую котловину с Бухтарминской долиной? За счет царской казны «пронзить» каменные хребты Алтая - растрата непозволительная. А пленные для такой работы – в самый раз.
Так и построили австрийские пленные в 1914-1916 годах почти 150-километровую дорогу Шынгыстай-Алексеевка. Не менее ста километров пролегло непосредственно в горах. Интересно, сколько же здесь пленных неустанно махали кирками и лопатами? Наверное, тысячи. А сколько их осталось здесь навечно, не выдержав тяжелой работы?
Кстати, царская власть вовсе не была озабочена нуждами местного люда, эта дорога имела куда более стратегическое значение. Хотя вовсю бушевала мировая война, Россия задумывалась о других колониях, мечтая «омыть сапоги русских солдат в Индийском океане». Была и другая, более конкретная цель – надежнее укрепить войсками границы с Китаем, дабы пресекать какие-либо поползновения из Поднебесной и наглухо закрыть пути возможного ухода казахов в соседний Синьцзян, который впоследствии также подлежал завоеванию. Не зря же генштаб содержал по периметру казахской степи почти треть своей армии, которая, казалось бы, так нужна была на войне.
Прошло время, и теперь, ясное дело, главная ценность дороги вовсе не военная, а туристическая, так как проходит, можно сказать, по самому сердцу Алтая. Этот уникальный биорегион оказывает большое влияние на состояние всей нашей планеты. Неслучайно целый ряд его объектов включен в список всемирного наследия ЮНЕСКО и теперь получает мощную поддержку со стороны МВФ и других международных организаций. Правдухин наверняка бы очень порадовался, узнав, что патриоты Алтая создали международный координационный совет «Наш общий дом Алтай». На первом этапе планируется расширить число государственных заповедников на сопредельной территории Казахстана, России, Монголии и Китая, где столь вольготно разлегся Алтай. На втором – объединить и координировать усилия этих заповедников путем создания единого транснационального заповедника.
Что ж, остается надеяться, что усилия энтузиастов увенчаются успехом.

2. «Пестрый жеребенок»
- Вот, оказывается, где рай! - воскликнул один из членов нашей экспедиции, впечатленный открывшейся картиной. – Уж точно, Господь создал человека для того, чтобы он побыл-пожил в этом уголке нашей планеты…
Тарбагатай, пожалуй, действительно трехтысячник, как указывал Валериан Правдухин, крепко заставляет себя уважать. Но не задаром. С каждой новой спиралью все больше расширяется невероятная панорама Бухтарминской долины. Там шумит Бухтарма, в которой, если верить катон-карагайским любителям-рыболовам, в последние годы «видимо-невидимо» развелось тайменя, поистине царь-рыбы для тех, кто знает толк в рыбалке. Но отсюда видны только ее излучины. Прибрежный лес закрывает изумрудную полосу реки. По долине рассыпались села. Легкая дымка украшает пейзаж. И от распахнувшейся картины ощущаешь трепетный восторг.
- Это, наверное, и есть главное в жизни, - продолжал философствовать наш товарищ, впервые оказавшийся в этих местах. - Чтобы однажды посмотреть на него, ты и появился на Земле...
Долина за перевалом называется Алатай. А можно условно назвать ее и кабинской цивилизацией. Ибо течет здесь своенравная речка, в соответствии с местностью постоянно меняющая свое название - Кара-Каба, Арасан-Каба, Темир-Каба, Ак-Каба, Жаман-Каба… Вот Кара-Каба делает стремительный поворот, крутя бешеные водовороты, образуя омуты и плесы. Казалось бы, там обязательно должна быть отменная рыба – хариус. Пробуем и на донную мушку, и на верхнюю, и на червя. Тщетно! Уже в начале сентября хариус предусмотрительно ушел в глубокие и труднодоступные ямы. Может, ожидает нынче зиму раннюю да холодную?
«Алатай – значит пестрый жеребенок, - читаем дальшу Правдухина. – Весной здесь устраивались скачки. На этих скачках первыми приходили пестрые жеребята – в честь их и названа эта местность».
Здесь, на Алатае, писатель внимательно осмотрел и впоследствии подробно описал маральники: «Уже издали мы увидели группу красивых животных, пасущихся на зеленом пригорке. У быков на головах были огромные рога. Я несколько раз пробирался к ним поближе и долго любовался их красивыми движениями».
Правдухину прочитали «интереснейшую лекцию» о мараловодстве. «Маралов разводят исключительно из-за рогов, которые имеют хороший сбыт в Китае. Там их употребляют в медицине. В среднем каждый рогач дает около восьми килограммов сырых рогов, цена их двадцать-двадцать пять рублей за килограмм».
Правдухин с удивлением узнал, что «рога сайги в Китае ценятся чуть ли не в вес золота». На Алтае в ту пору сайгака уже не было. Знал бы Правдухин, что лет через 70 сайга станет большой редкостью и в родном ему Приуралье, а виной тому послужит все тот же бездонный китайский спрос…
В советские времена на Алатае бурлила жизнь, по его склонам бродили табуны полудиких лошадей, зимовали десятки отар овец. Это я видел, когда в 80-х годах работал редактором катон-карагайской районной газеты. Но вскоре после Правдухина маральники на Алатае исчезли. Почему? Скорее всего, дело в истощившейся кормовой базе, а она у маралов особенная, но больше имеет место так называемый человеческий фактор, связанный с элементарной бесхозяйственностью, зачастую оправдываемой нехваткой денег. Нет теперь здесь и овец…
Зато не без удивления отмечаем, автотуристов достаточно и в этих довольно труднодоступных местах. Поражает, что и в бурных горных реках люди умудряются ставить сети. Но, к своему счастью, хариус успел скатиться.
Однако вернемся к впечатлениям Правдухина.
На Алатае Валериану Правдухину довелось гостить у Сайбекова – друга Чудо Усейнова, заботливо сопровождавшего писателя. «Дымились костры. Стада с ревом, блеянием сбегали с гор на ночевку. Нас сразу окружила толпа казахов, с любопытством поглядывающих на меня».
Сайбеков сухим величием высокой фигуры и черного лица напомнил Правдухину московский памятник Тимирязеву. В его юрте сразу собралось более десятка казахов, но заходили все новые и новые лица. Все интересовались, откуда Правдухин, что он ищет на Алтае.
«У старика оказалось две жены. Старшая жена, старуха с резкими чертами лица и сильной проседью в темных волосах, с голубыми глазами, большой деревянной колотушкой начала мешать кумыс в огромном турсуке (саба), посудине, сшитой из шкуры коровы. Другая жена, молодая, высокая и полная женщина, налила кумыс в таз, а сам старик уже разливал напиток по чашкам, подавая молча гостям. Я выпил три чашки и отказался. Все были удивлены: разве так мало можно пить кумысу? Сами казахи пили до тех пор, пока двенадцативедерная посудина не опустела совсем».
Тут выяснилось, что Батима Райманова, жительница этого аула, может выпить в один день до десяти ведер этого тяжелого хмельного напитка.
Правдухин, естественно, засомневался: «На другой день мне пришлось беседовать с казахом-интеллигентом, приехавшим переписывать скот. Он также уверял меня, что это правда. При этом Батима никогда не пьянела, шла доить кобыл, только жилы вспухали у ней на лице.
- Никто не поверит в городе, - сказал я Чудо.
- Пусть присылают комиссию, - засмеялся он в ответ».
К сожалению, Правдухин не указал, какова же была на самом деле емкость тех самых ведер на Алатае? Но лично я знавал агронома, который за день одолевал флягу кумыса. Говорят, завидев его, табунщики спешно прятали по укромным местам посуду с этим напитком.
После кумыса писателя и остальных гостей не менее обильно потчевали бесбармаком. «Вокруг котла ползали двое внуков Сайбекова, маленькие ребята с бритыми головами. Спереди у них были отпущены косички. Обе жены наблюдали за варевом. Резко бросалась в глаза разница в одежде этих двух женщин. Старуха была одета в черное платье, молодая в розовое одеяние с черным расшитым жилетом. В длинной косе позвякивали серебряные монеты, на ногах были мягкие сапоги в узорах. Ужинали только свои. Постель нам приготовили посреди юрты на кошмах, по сторонам были устроены две кровати. На одной из них укладывался старик». К хозяину решительно прошла молодая жена и задернула занавес над кроватью. Пламя тусклой свечи заколебалось…»
Следом за смутившимся Правдухиным из юрты вышел и Чудо: «По-вашему, нехорошо две жены. У вас закон дозволяет старую совсем гнать из дому, брать молодую. У казахов лучше: старуху гнать нельзя, она главная хозяйка, она дома живет до смерти. Ее не обижают. Завтра она спит с хозяином. Сегодня очередь молодой».
Правдухин не стал спорить с Чудо: «У жизни свои законы». А еще его поразила ночная тишина, разлившаяся в горах. «Каждый звук доносился с чудовищной четкостью. Великим покоем дышала природа… Как велик мир! И как он един! Такая же горькая полынь, такие же закаты я наблюдал и на Урале, и в песчаной пустыне на озере Челкар, и возле Москвы, и в Закавказье, на вершине Главного хребта».

3. «Ни раньше, ни позже»
Наверняка Правдухин застал мосты через Кабу, возведенные пленными австрийцами, вполне исправными, но теперь они требуют тщательного осмотра, ибо проломы нужно надежно закрывать плахами, развороченными большегрузными лесовозами. Один из нашего экипажа постоянно «маяковал», другой осторожно рулил.
Все равно такие путешествия даром не проходят. Вот и нам пришлось менять в дороге колесо, ночью заблудились, вместо Урунхайки уехали в Сорвенок. И надо же… Утренний туман так ловко лег по подножию гор, что проснувшись рано утром, мы всерьез подумали, что наконец-то приехали к Маркаколю. Но местные сорванцы, направлявшиеся на лошадях за горным луком, с усмешкой развеяли наши иллюзии. Пришлось поворачивать назад.
Новый приступ восторга начался, когда справа от трассы открылась панорама Маркаколя. Эта по-настоящему высокогорная жемчужина причудливо нашла свое место на высоте полторы тысячи метров меж Узутауским и Курчумским хребтами. Признаюсь, я впервые оказался на Маркаколе, хотя имел возможность побывать там, будучи редактором газеты, а затем курируя приграничные районы ВКО во время работы в обкоме партии.
Наверняка такие же чувства обуревали и Валериана Правдухина, когда его пытливому взору вдруг предстала эта уникальная картина: «Озеро похоже на зеленую чашу, наполненную серебром: так отливает вода под солнцем. С горы оно видно как на ладони. Можно различить леса на дальних берегах, а ведь до них больше сорока километров. Озеро очень глубокое, в нем не раз тонули стада баранов, сваливаясь с прибрежных крутых скал. Отсюда и его название: Маркакуль – озеро барашков».
Вечером, сидя у костра, и мы слушали легенды о Маркаколе. Молодой джигит, говорил наш собеседник, посватался к дочери бая. Тот ему в ответ: если обскачешь на своем коне озеро за то время, пока сварится в котле молодой барашек-марка, отдам дочь. Если нет, то на нет и суда нет. Вихрем влетел джигит в седло, стрелой помчался его верный аргамак. 105 километров – периметр озера. И успел к условленному времени пройти свой путь джигит. И тогда пришлось баю отдать ему свою дочь. А озеро с тех пор так и назвали – Маркаколь.
В Урунхайке нас, как и Правдухина, угостили вкусной ускучевой икрой, которая буквально взрывается во рту, вновь наполняя душу непередаваемыми ощущениями. А как хорош жареный ускуч!..
После очередной рюмки полились новые легенды. Вот одна из них. Молодой барашек-марка мирно пасся на склоне горы. Вдруг ковырнул марка копытцем камешек – открылся родник. И набежало целое озеро. А назвали его в честь того барашка – Маркаколь.
Кому как, а нам по душе пришлась именно эта легенда. Земля наша действительно настолько богата, что достаточно «копытцем ковырнуть», как она отдаст тебе свои сокровища. Только не надо грабить ее!
Кроме ускуча, в озере много хариуса, которая, как, впрочем, и ускуч, любит только чистую воду. Нужно подчеркнуть, сам Правдухин об ускуче никогда «ни раньше, ни позже» не слыхал. И это немудрено, ведь ускуч - единственная разновидность лосося, которая водится только на Маркаколе.
Как рассказали Правдухину, весной все ручьи вокруг озера забиты рыбой, лошадь давит ускуча, когда переходит ручеек. Это имеет место и сейчас. Ускуч находится на подъеме, так как значительная часть Маркаколя находится под строжайшей охраной, площадь государственного природного заповедника превышает 70000 гектаров. Заметно улучшилась кормовая база, и рыба стала крупнее.
«Вечером в сопровождении ребят я выехал в лодке на озеро, - продолжает свое повествование Правдухин. - Вода была покойна, как в стакане. Издали даже казалось, что это не вода, а серебристый полированный покров, лед или металл. Высокие прибрежные горы охраняли озеро от малейшего ветерка. Озеро было красиво, может быть, слишком красиво, как неподвижная картина. Оно совершенно чисто, даже у берегов».
…Безотчетно хорошо у костра, как говаривал Мамин-Сибиряк, который знал толк в таких посиделках. Снова мы задаем вопросы одному из сопровождавших нас руководителей Маркакольского заповедника. Вот если озеро заповедное и рыбачить нельзя, то что, рыба здесь своей смертью умирает?
- Конечно, представить такое в живой природе трудно, - принялся авторитетно рассуждать тот. - И все же природа отвечает на все вопросы жизни и смерти. Есть же выражение - щука мхом поросла. То есть к редкой смерти от старости рыба переходит в другое химическое состояние, которое не опасно воде и молоди. А главное, озеро на подъеме. Ускуч прогрессирует, быстрее, чем прежде, растет. У нас есть намерения разводить его в других местах. Полностью запретить ловлю мы не можем, местным разрешается поймать до пяти килограммов...
Ну не мог Правдухин не порыбачить на Маркаколе. А потому и мы расчехлили спиннинги, конечно, с дозволения сопровождавшего нас товарища. С берега ускуч брал редко, но блесну-вертушку, заброшенную с лодки, хватал жадно. Самый большой потянул килограмма на три. Говорят, попадаются экземпляры крупнее, но нам и это – большая удача. Ускуч на леске бьется неистово, как молодая щука. Рыба очень нежная, чтобы сохранить, ее нужно обильно солить. Поэтому, наловив на уху, прекращаем «охоту» и просто любуемся красотой озера.
На другой день мы заехали к знаменитому деду-пасечнику Николаю Лозовому, который в своей глухомани смастерил микроГЭС, провел интернет и космическую связь, а к каждому улью - электроподогрев, установил вокруг пасеки электроохрану от медведей и других непрошенных гостей, да и живет себе припеваючи, не зная проблем с заказчиками. Дальше, за его пасекой, находится Успенка, где Правдухин навсегда распрощался со своим веселым провожатым. Чудо Усейнов вернулся в Шынгыстай, навьючив четыре мешка солончаковой соли. А Правдухин поспешил в Алексеевку, где находился пограничный с Китаем пост, чтобы проследовать на Черный Иртыш и дальше на озеро Зайсан.
Но туда нам уже никак нельзя – поджимало время моего скоротечного отпуска. Друзья принялись утешать, мол, получится в другой раз.
А наше прощание с маршрутом Правдухина состоялось на Мраморном перевале. И было поразительно. Вон там мы прошли запашистый кедрач, здесь проехали буйными альпийскими лугами, затем была пестрая горная тундра, а на южной части хребта попали в такой густой ельник, что казалось, сейчас услышим слова из сказки: все гуще лес, все темней, все тревожнее Иванушке…
Дальше Мраморного совсем другая поэзия природы, открываются уже иные пейзажи – песчаные, сухостепные, которым так же, как и мы, очень удивлялся Правдухин.
Таков Алтай. Насоздавал столько великолепных памятников природы, что смотрим– не насмотримся.
И подумали мы, а почему не организвать в Казахстане еще один экстремальный туристический маршрут под названием «Старая австрийская дорога», которую более восьмидесяти назад отважно преодолел неуемный певец Приуралья Валериан Правдухин. Может, еще кто-нибудь из Уральска последует за ним по Алтаю? Но заранее предупреждаю, чтобы добраться хотя бы до Катон-Карагая, нужно преодолеть более трех тысяч километров. Поистине необъятны казахстанские просторы.
А на днях в Уральск позвонили из Маркакольского заповедника: приезжай, земляк, на пару-тройку деньков, ускуч валом подошел к берегу, буйствует, полюбуйся…

Адилбек КУМАРГАЖИН

 

 

Design by Kumargazhin Almat