Наша история полна загадок и тайн. Ее неоднократно подправляли в угоду правителям и политикам, а потому даже такое, казалось бы, недалекое прошлое, как революция 1917 года, по-прежнему остается неким мифом. Но что же на самом деле происходило 90 лет назад в Уральске?
Об этом задумался Николай Григорьевич Чесноков. Итогом его кропотливого труда стала книга «Исторический провал», право первой публикации которой старейший журналист Приуралья предоставил «Надежде». Редакция благодарит автора за сотрудничество и надеется, что уральцы вновь откроют для себя много интересного, а еще больше – неожиданного, в том числе, возможно, и о своих родственниках, живших в ту пору коренных перемен.

Продолжение.
Начало в №№ 22-32, 36-38

Февральские новости
В последующие дни съезд рабочих, солдатских и крестьянских депутатов начал переписку с Войсковым съездом, также работавшим в эти дни, требуя от войскового правительства признание центральной власти – советского правительства.
Съезд рабочих, солдатских и крестьянских депутатов работал в помещении окружного суда. В отношении его Войсковой съезд обещал придерживаться нейтралитета. Но 5 февраля часовые не допустили депутатов в здание суда. Против фактического разгона съезда только 7 февраля Совет принял решение за подписью председателя Д. Колостова и секретаря С. Игнатьева и направил войсковому правительству протест.
8 февраля большевики провели в цирке митинг, на котором обратились к трудовому казачеству с призывом присоединиться к Совету. Большевики стали готовиться к созыву съезда Советов Уральской области, назначенному на 6 марта. В станицы, села и аулы рассылались воззвания, разъясняющие задачи советской власти, направлялись агитаторы.
Первая мировая война наложила тяжелый отпечаток на жизнь страны. Еще при царском режиме, потом и при Временном правительстве устанавливались твердые цены на хлеб. Для заготовки его по установленным ценам в деревни и села направлялись воинские команды. Советское правительство пошло тем же путем.
Еще не имея власти, лишь претендуя на нее, Уральский Совет, который никого не представлял, кроме собравшихся, также пытался диктовать свои порядки.
Из потока дней
Председатель Совета и комиссар по продовольствию Д. Колостов опубликовал объявление: «Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов ставит в известность все население Уральска, что им организована реквизиционная комиссия для учета и выемки хлебных запасов. Призрак голода и голодных бунтов, бессилие существующих властей заставляют Совет принять экстренные меры по добыче хлеба для немедленного удовлетворения нуждающихся.
Пора разговоров прошла и необходимо действовать, чтобы спасти население от голодной смерти и не заставить его идти на погром. Все, имеющие запасы хлеба, должны заблаговременно сделать заявление в Совет в здании бывшего окружного суда, в противном случае хлеб будет взят по половинной цене».
Сход Уральской станицы 7 февраля 1918 года принял постановление и также опубликовал его в газетах: «Все выступления и постановления съезда иногородних, самовольно именуемого съездом крестьянских, солдатских и рабочих депутатов, в сторону создания особой власти помимо съезда выборных казаков признать незаконными и для нас необязательными. Реквизиций никаких не разрешать. Собрание распорядилось власть признать неприемлемой».
12 (25) февраля Совет на основании постановления съезда направил городскому исполнительному комитету отношение о его упразднении и потребовал сдать все дела, имущество и денежные суммы комитета комиссару по городским делам Т. Половинкину. Отношение подписали за председателя П. Дмитриев и секретарь Е. Игнатьев. Председатель Совета Д. Колостов в это время находился в Москве, жалуясь новым властям на неподчинение казаков.
Игнорируя послание, в тот же день городской исполнительный комитет провел перевыборы президиума и избрал председателем А. М. Тихонова, а его товарищем (заместителем) – К. И. Одинцова.
Все это напоминало игру изнывающих от безделья разглагольствующих людей, жаждущих власти, чтобы так же ничего не делая, иметь все. С помощью бумажек всем хотелось стать властью, подняться над теми, кому еще вчера они безропотно подчинялись и раболепно смотрели в безразличные глаза и, конечно, над теми, кто не мог ни читать, ни писать.
Колокола памяти
Председатель Совета левый эсер Д. Б. Колостов – выходец из крестьянской среды переселенцев, долгое время учительствовал в сельской местности, одновременно занимаясь крестьянским трудом. Он искренне верил в силу крестьянства. В своей работе он в основном опирался на крестьянских лидеров, отодвигая на второй план рабочих и большевиков, но тесно сотрудничая с ними. Поддерживал требования «гражданского мира» с казаками, он на протяжении многих месяцев вел переговоры то с Войсковым съездом, то с правительством, считая казачество «до сих пор еще не расслоенным».
В январе 1918 года в Петрограде Колостов на приеме у В. И. Ленина и Г. И. Петровского докладывал о положении в Уральской области. Кроме того, не раз связывался с Лениным по телефону.
После разгона Советов в марте 1918 года он бежал в Оренбург. Отсюда его направили на работу в армию. В июле 1918 года он был схвачен белогвардейцами и расстрелян в числе девяти комиссаров вблизи Ашхабада. На их могиле установлен обелиск, на котором высечено и имя Д. Б. Колостова.
Вечером 14 февраля на заседании Войскового съезда обсуждался вопрос о позициях съезда по отношению к представителю исполкома Саратовского Совета М. Усланову, прибывшему по приглашению направленной в Саратов уральским правительством делегации для налаживания отношений.
Усланов – уральский рабочий, как большинство так называемых революционеров, - один из неудачников, не нашедших себя в жизни и увидевших легкий путь наверх в гуще таких же неудачников или обманутых ими, но уже с оружием в руках. Все годы мировой войны он отлынивал от призыва в армию, работая техником, а затем был уволен по «несоответствию». Затем работал закройщиком в мастерской «Татьянинского комитета», также работавшего на оборону. И вот он уже представитель советской власти в Саратове.
Усланов заявил, что переговоры о добрососедских отношениях могут вестись только в том случае, если войсковое правительство признает советскую власть в центре и на местах.
Войсковое правительство отрицательно отнеслось к этому. Оно не хотело признавать советскую власть в центре, в Саратове или еще где-либо, а в Уральске вообще не было и не будет советской власти, а есть какие-то претендующие на власть Советы и исполкомы, а власть – у войскового съезда и его правительства.
На этом и разошлись, готовясь для другого разговора на языке оружия.
Буден день
Туркестанская площадь, как всегда, с утра запружена народом. Одни продавали с возов, лотков, с рук, другие – приценивались, били по рукам и покупали. Широко распахнуты железные створчатые двери магазинов и витрин. Пока в них нет, как говорили, лишь человеческих глаз, а ведь уже полгода как купцы потеряли связи с поставщиками из центра России. Но цены... цены – не подступиться.
Базар – традиционное место обмена новостями, нежданных встреч, деловых и обывательских обсуждений. Новость номер один: ультиматум Оренбургского ревкома в ответ на арест членов Уральского Совета. Пока еще здесь не привыкли к робкому шепоту, недомолвкам, иносказанию – никто никого не боялся, никто никого не стеснялся. Говорили что думали. А думали все по-разному одни считали разгон Совета правильным – только воду мутил, другие – беззаконием, произволом, свертыванием демократии, узурпацией власти.
Если раньше людей интересовал быт с его барометром-базаром, то теперь все чаще вплеталась в разговор людей политика, влияющая на базар, а значит, и на жизнь. И от нее, от политики, как и от цен на базаре, никуда не уйти. Если хочешь что-то купить, - торгуйся, как торгуется на региональном уровне, начав переговоры с Саратовским исполкомом, Войсковое правительство. Тот настаивает на признании Советской власти, а Войсковое правительство, называя себя «Зарубежной Яицкой общиной», пытается всячески отдалить военные действия, разумеется, неизбежные.
Разговор между Саратовом и Уральском напоминал ту самую байку с глухим. Помните:
- Здорово, кум Илья.
- На базар ходил. А ты куда идешь?
- И я на базар.
- А-а. А я думал, ты на базар идешь.
- Как кума?
- Да вот голицы купил.
- Летом-то зачем они?
- Да, дорого заплатил.
- Фу, глухая калта.
- Да что ты, какой культя. Обе руки целы.
В Уральске в те дни люди говорили, часто не понимая друг друга. Только цены на базаре были понятны всем. Они становились наглядной иллюстрацией к политике, но многим недоступны – не по карману, как и политика была недоступной – не по разуму.
- Никак с толкучки идешь?
- Не. Чего я там не видел? Без надобности. Своими махрами трясу. Во внукам псерок (кулек) лампаси (монпансье) купил. И то едва огорил (осилил). Ездил в Подтяжки. Глушь. Чуть не с месяц никого не видел.
- Не видеть бы еще с год, может, тогда все утрясется, угомонится. За месяц много воды утекло в Урале. Новости теперьча все в газете «Яикская воля». Одни не успеешь переварить, а в другой – пуще прежних. Раньше-то не читал, а теперь без газеты – что на базаре не был. Послушай: «Станичный сход Уральской станицы 15 марта «постановил произвести набор на случай опасности всех казаков от 18 до 55 лет. Людей же старших возрастов пригласить добровольцами». Вот так вот.
- Вот те на, и мы попали. Ну да ладно. А я-то собирался на севрюжье, на плавню.
- Как бы не поплавать в собственной крови.
- А там не прописано, на что собираться?
- Как же. Ты ж на рыболовство собрался, вот себя и экипируешь. На свежем рыбьем базаре – не густо, возов с десяток. Судак режаковый – 39 рублей пуд. Чабак и тот десять целковых.
- А вспомни, года два назад такой же судак чуть больше двух рублей стоил.
- Чего там вспоминать. За осетра ялового заломили аж 80 рублей. Икра белужья – 12 рублей фунт, осетровая – 10, жереховая - и та четыре.
- Помню, последний раз на плавне был, все недосуг, - в девятом году. Осетров брали по 6-7 рублей за пуд. А сотню судака отдавал по 33 рубля. Подумать только, почти что задарма отваливал. Ну как тут не заматериться: «У-у, зараза-то их возьми».
- Заглянул на соленый базар. Куда там, то же самое. Но привоза побольше. Видно, казачки на плавню надеются.
- Мне на скотный надо б сходить. Прицениться, что к чему.
- Был на скотском базаре. Быки крепные – 600 рублей. Понятно, скоро в степушку, посевная. Коровы яловые – 400. Лошади – от 250 до 900. Виданное ли дело! А верблюд… верблюд – от 760 до 1400. С ума спятили.
- А на сенном базаре был? У меня сенца степного с острамок осталось, луговое еще есть.
- Был. Степное сено – 90-120 рублей воз, луговое – 40-75, соломка кормовая, и та – рубль двадцать пуд. Видно, сенокосный промысел опять будет недобычлив.
- Вот и думай, как до подножья протянуть. А коровам вскоре телиться. Может, бычка свести на базар. Рублей на 300, небось, потянет. А воза мне хватит за глаза. Ты ведь скотский маклер, небось помнишь все прежние цены?
- Как не помнить, у меня для памяти книжечка есть. Какой тебе год?
- Какой… Какой? Ну, скажем, тот, когда я пошел на службу – эт 1904, верно.
- Так, поглядим. 1904 год. Вот он. Выездные лошади стоили 53 рубля 45 копеек, рабочие – 33 рубля 05 копеек…
- Стой-стой-стой. Как это ноль пять копеек? Что-то не помню, чтоб из-за пятака торговались, покупая лошадь. Ведь это не репчатый лук.
- Так это ж средние цены, как за сотню иль тысячу. Ну вот, быки – 36 рублей 63 копейки, коровы – 23, верблюды одногорбые – 64, 76, двугорбые – 47, 40, овцы – 5, 26, свиньи – 10 рублей. А всего скота в области было 3 932 877 голов. Лошадей - 378 267 голов, крупного рогатого скота 730064, овец – 2 447 244, верблюдов – 218 408 голов. На каждое хозяйство в среднем приходилось 5,2 лошади и верблюда, 6,4 головы крупного рогатого скота и 22, 9 мелкого.

Николай ЧЕСНОКОВ
(Продолжение следует)